[socionicfics]

Т15-22 Бальзак в экзотической стране (на выбор). Из-за обстоятельств (отстает от поезда/каравана/терпит кораблекрушение) теряется на местности. Пытается по мере сил и возможностей найти выход, но не получается. Неожиданно встречает Жукова - одинокий охотник за головами/авантюрист. Вместе попасть в плен к банде/людоедам/племени тумба-юмба. Готовить план к бегству. В итоге:"И что теперь? Если хочешь, я покажу тебе путь домой. А потом? Это будет зависеть от тебя."

@темы: Бальзак, Жуков, выполненные заявки, Т-15

Comments

[Гость]

В первой главе 521 слово.
Моменты, которые могут отличаться в видении заказчика и автора: авторский мир; гет, вероятно, низкорейтинговый, до которого дело дойдет, если будет желание заказчика и читателей.


– А ты знаешь, что золотая тиара царя Хатета в три раза выше и тяжелее, чем у матэр? – взволнованно прошептала госпожа Теника, новый посол Рудении в Хатете, прежде чем недвусмысленно склониться над бортом.
– У них тиара в три раза больше. У нас – армия. Еще немного, и я поверю в существование справедливости, – Ниседий остался равнодушен к потрясающему открытию.
Такие вещи должны волновать носящих тиары правителей, а не скромного телохранителя. За отдельную плату способного выполнять обязанности писца. Или спутника для участия в религиозных празднествах. И вообще, какие угодно, лишь бы не жить на доход с маленького участка земли, полученного по наследству вместе с множеством долгов и нежной любовью ближайших родственников, желающих расширить свои скромные владения.
Лучше уж Хатет – таинственный Хатет, древний Хатет, чудесная страна знаний, доступных лишь посвященным, величественных ступенчатых храмов и роскошных гробниц, стены которых покрыты причудливыми росписями. Страна необычайной пышности, кажущейся почти уродливой на фоне начавшегося упадка. Страна, превращенная железной волей своих первых царей в монолит, когда-то казавшийся несокрушимым, но теперь раскалывающийся на части, из которых он был когда-то собран. Государство древнее и дряхлое, зажатое между молодыми и сильными соседями, жаждущими его земель и богатств.
Таким соседом была и Рудения. Но ее юную нетерпеливую грубость смягчала женственность и спокойная мудрость ее правительниц. Возможно, именно то, что у руденийцев сохранялась женская власть, привлекло когда-то к этому небольшому и неразвитому народу внимание инопланетян, пытающихся найти разгадку своего происхождения, наблюдая за жизнью обитателей Земли. С тех пор, когда встретились две цивилизации, Рудения превратилась в огромную империю, обладающую передовыми технологиями, но многое в ней осталось замороженным с тех далеких времен.
Это даже помогло ей стать самым могущественным государством земли. Мужчины, которые были далеко не бесправными, стремились в чужие земли, где могли выйти из-под власти своих матерей, а женщины… А среди женщин было много подобных Тенике, которая благодаря своей милой внешности, детской любознательности и звенящей жизнерадостности казалась наивной и простодушной, но умела читать в душах людей, чем не стеснялась пользоваться, и была достаточно умна, чтобы правильно вести себя в случае опасности.
Или не была?
– Госпожа, я понимаю, что тебе сейчас хочется оказаться подальше от корабля, но вряд ли для этого стоит падать в море.
Вовремя подхваченная за складки пеплума Теника тяжело застонала и продолжила болтать, будто ничего не случилось:
– Еще хатетиане никогда не зовут своего царя по имени, чтобы злые духи не узнали. А какие гробницы они строили во времена расцвета! Вот бы побывать хоть в одной…
– Нет.
– Что – нет?
– Представляешь, души скольких убитых во время погребальных ритуалов только и ждут возможности утолить свой гнев кровью молодой красивой женщины? Пока ты платишь мне за свою безопасность, ни в какие гробницы не пойдешь, госпожа.
Вообще-то Ниседий считал, что живые люди куда опасней мертвых, и знакомство со многими жрецами укрепляло в нем это убеждение, но удержаться от того, чтобы подшутить над Теникой, ему было трудно. Она, кажется, это поняла и, обиженно фыркнув, отвернулась. Впрочем, долго обижаться она не умела.
– Мы входим в дельту! – бурная радость Теники казалась оправданной, если учитывать, как плохо она переносила путешествия по воде.
Элухмиш, современный стольный город Хатета, стоял близ дельты одной из трех великих хатетианских рек, которые вместе с отведенными от них каналами и дарили жизнь всему растущему и обитающему на пустынной бесплодной земле.

[Гость]

Не смущает ни мир, ни гет

Смутили описания характеров))
Можно уточнить, на всякий пожарный?

которая благодаря своей милой внешности, детской любознательности и звенящей жизнерадостности казалась наивной и простодушной, но умела читать в душах людей, чем не стеснялась пользоваться, и была достаточно умна, чтобы правильно вести себя в случае опасности

Это Бальзак?

Будет интересно узнать продолжение))

Заинтересованный заказчик.

[Гость]

Это левый персонаж, предположительно Гексли. Бальзак — молодой человек. Жуков где-то в третьей главе появится.
взволнованный автор

[sillvercat]

Я так и думала, что Гексли)))

[Гость]

ввести бы правило - первая выкладка не менее 1000-1500 слов. опять куцые огрызки начались...

[Гость]

Слава богу, вы развеяли мои опасения)))

Просто не подумала, что исполнение может быть очень длинным Если уже что-то готово, не томите - выкладывайте))

Заказчик параноик и перестраховщик, ага Баль, он самый %)

[sillvercat]

Просто не подумала, что исполнение может быть очень длинным

Это с таким-то заказом?! Да тут "Копи царя Соломона" прямо просятся))

[Гость]

Гость в 22:00, с этим вопросом к администрации обращайтесь.
Заказчик, завтра. Я постараюсь выкладывать небольшими кусочками, но регулярно.
Засим разрешите откланяться.
автор, тоже, кстати, Баль

[Гость]

Я постараюсь выкладывать небольшими кусочками, но регулярно.

а может стоит дописать и выложить разом? вдруг сольетесь, как другие? исполнение хорошее, обидно будет не узнать, чем все закончилось, едва начавшись.

[Гость]

Хорошо, автор, буду следить за продолжениями))

Это с таким-то заказом?! Да тут "Копи царя Соломона" прямо просятся))

Как понимаете, исполнения могут быть разными)
Очень бы хотелось и фильм посмотреть похожий на заказ, именно с таким пейрингом.

Заказчик, давно вынашивающий такие мысли.

[sillvercat]

Как понимаете, исполнения могут быть разными)

Тем не менее, такой заказ предполагает нечто развёрнутое...

[Гость]

Гость в 22.14, вам же никто не мешает дождаться, когда я допишу, и прочитать все разом, правда?
а

[Гость]

Наверное, оказавшись в жарком воздухе Хатета, где приносимые огнедышащим ветром пески мешались с безжалостными солнечными лучами, Ниседий впервые обрадовался тому, что родился воином, а не жрецом. Это позволяло ему стричь волосы на уровне плеч и носить короткую солдатскую тунику, не прикрывающую колени. Тенике в драпировках пеплума было гораздо хуже.
– Почему мы не могли ехать по земле? – спросила она, начиная приходить в себя после путешествия.
– Через половину Рудении, в том числе и через недавно присоединенные провинции? Долго. Дорого. Неудобно. Небезопасно.
– А почему на меня все так смотрят? – способность Теники обращаться к разным темам без всякой на то причины была просто поразительной.
– Вот там идет добропорядочная хатетианка, – Ниседий кивком указал на другую сторону улицы – а улицы в новом городе Элухмише, построенном на ровном месте по приказу предыдущего царя, могли вместить в себя несколько колесниц, едущих рядом. Но даже через улицу можно было разглядеть тонкое покрывало, окутывающее всю фигуру женщины.
– Но я же руденийка! Я имею право…
– Каждый народ считает свои обычаи самыми правильными, госпожа. Тебе ли не знать этого?
Теника не нашлась, чего ответить.
– Мы приближаемся ко дворцу, господин, – сообщил Ниседию сопровождающий их хатетианин, так и не сумевший смириться с мыслью, что шествие может возглавлять женщина.
Но он мог ничего не говорить: не заметить царский дворец, рядом с которым дома знати и богачей казались жалкими лачугами, было невозможно. Он был прямоугольным, как и дворец руденийской матэр, и его крыша тоже опиралась на колонны, но на этом сходство заканчивалось. Обиталище хатетианского царя было поистине огромным. Его колонны устремлялись ввысь, как самые древние, но еще сохраняющие свежую стройность деревья. Они были изрезаны затейливыми барельефами, и рисунок ни разу не повторялся. Стены, расписанные сценами из жизни великих владык прошлого, давали глазу отдых после тусклого золота пустыни. Но главным – самым безумным – украшением дворца были окружающие его сады. Их яркая зелень, казалось, тянула из земли всю воду, которая могла бы служить для орошения полей, утоления жажды… Да мало ли для чего может пригодиться вода в пустыне? Но хатетианские цари предпочли воздвигнуть этот живой памятник своему могуществу, своей власти над подданными, выходящей за рамки разума и необходимости, своей расточительности людей, которые не знают нужды даже тогда, когда все вокруг умирают от голода.
Когда Ниседий привел в порядок мысли, смятенные ярким, но мрачным по своей сути великолепием дворца, он обнаружил у себя перед глазами двери, способные пропустить целое войско.
– Царь скоро примет меня, – шепнула Теника, тоже пораженная увиденным. – На сегодня твоя работа закончена, так что можешь меня не ждать.
Конечно, телохранителей руденийского посла никто внутрь пускать не собирался, да и тем, кто все же был допущен под дарящие живительную прохладу своды, пришлось расстаться со всем оружием, которое в эти тревожные годы было разрешено носить даже в пределах столицы.
Ниседий, конечное, многое дал бы за возможность увидеть дворец изнутри, но не удостоенный подобного счастья, он решил заняться делом более полезным. По-настоящему знакомиться со страной следовало не во дворцах, не в храмах и не в домах вельмож, и Ниседий отправился на поиски питейного дома – достаточно недорогого, чтобы в нем можно было услышать множество сплетен, и пользующегося славой, которая позволила бы чужеземцу незаметно сидеть где-нибудь в углу и внимательно наблюдать, не опасаясь за свою жизнь.

[Гость]

Несколько изменен хронологический порядок событий, описанных в заявке, но я надеюсь, это не столь принципиально.

Выбравшись в район, заселенный городской беднотой, Ниседий вскоре отыскал приличное на вид заведение – маленький домишко, сделанный из кирпича-сырца, не шел ни в какое сравнение с каменными дворцами, но на фоне хижин в соседних кварталах смотрелся вполне благополучно. Содержала его, как это было принято в Хатете, вдова, которой покойный супруг не оставил средств к существованию. Она оказалась молодой еще хрупкой женщиной, тихий голос которой, отдающий робкие распоряжения сбившимся с ног двум рабыням и служанке, заглушался посетителями. Было шумно, но тем лучше – если найти подходящее место, можно устроиться так, чтобы не привлекать внимания гуляющих ремесленников и заезжих крестьян.
Конечно, на него пару раз обернулись: слишком уж светловолосый и светлокожий рудениец в тунике и плаще выделялся на фоне полуголых смуглых хатетиан, но, поскольку Ниседий, купив то, что здесь называлось вином, и присмотрев самый маленький и потому свободный столик в углу, сел за него и больше ничего не предпринимал, вскоре все перестали обращать на него внимание и вернулись к своим разговорам.
Ниседий, несмотря на свою неспокойную жизнь, всегда отличался умением тихо сидеть и наблюдать, иногда погружаясь в собственные мысли. Накопившаяся в его теле за время путешествия усталость мешала что-либо делать. Может, стоило немного отдохнуть? Договориться с Теникой, в свите у которой и без Ниседия хватало людей (и платить она будет им), пожить на каком-нибудь постоялом дворе (дорого, да и условия не лучшие), поразмышлять о жизни и судьбах великих держав (на которые все равно он не может повлиять), выпить наконец-то местного вина (в Рудении бедняки лучше пьют), искупаться в реке, на которой стоял Элухмиш (и водой из которой пользовались все), найти любовницу, наконец (за связь с порядочными девушками и женщинами здесь жестоко наказывали, а содержать блудницу было дорого).
Он просидел так долго – скорее всего, не только Теника, сопровождаемая другим телохранителем, покинула дворец, но и хатетианский царь давно перестал принимать посетителей, а вставать по-прежнему не хотелось.
И все же было пора уходить. Но уйти не удалось – появился новый посетитель, точнее, посетительница – и какая!
Без покрывала, одетая слишком просто и дорого для продажной женщины, она – что совсем невероятно – была вооружена. Причем вооружена не как руденийские аристократки, которые, переодевшись, ходили по столичным тавернам в поисках приключений, судорожно вспоминая уроки обращения с оружием, которые им давали в юности. Нет, длинный кинжал казался продолжением рослого, сильного тела хатетианки.
«Ишитен», – пронесся шепот между столов, за большинством из которых, вопреки хатетианскому обычаю, собирались целые компании.
Так вот как разрешалась эта загадка! Телохранительниц царя – ишитен – набирали из дочерей знатных, но разорившихся родов – в отличие от Рудении, в Хатете, где богатство и влияние зависело от царского расположения, таких было много, – долго обучали и получали воинов, во многом не уступавших мужчинам, но кажущихся хатетианам абсолютно безобидными.
Видимо, вековые предрассудки были сильнее голоса разума, и, хотя Ниседий, которому с детства прививалось почтительное отношение к женщинам, никогда не решился бы злить присевшую за последний свободный столик ишитен, желающие это сделать все же нашлись.
– Эй, девка! Сколько стоит твоя благосклонность? – какой-то не в меру выпивший коробейник подошел к столику.
Ишитен, презрительно скривившись, промолчала.
– Чего нос воротишь? Или плох честный работник для царской шлюхи?
Резкое движение – звук удара плоти обо что-то твердое – и столик, подскочив, ребром врезался в лицо честного работника. Тот взвыл и, сплюнув кровь прямо на пол, тут же удрал.
К ишитен подбежала хозяйка.
– Госпожа, ты же обещала!.. – она протянула руку в умоляющем жесте.
– Не волнуйся, милая, – низкий, грудной, очень мягкий голос, – пусть все знают, что и у тебя могут дать отпор наглецам. И за деньги свои не бойся – за этого дурака я заплачу, хотя, – хитрая улыбка, совсем неожиданная у этой женщины, которая во время драки сохраняла лицо хатетианской статуи, – знать ему об этом вовсе не обязательно.
– Но…
– И доносить тебе не надо – нет никакого преступления в том, чтобы слегка проучить нахала. Вот только…
– Да, госпожа?
Ишитен покосилась на пятна крови на столике:
– Не хочу портить аппетит видом этой мерзкой жидкости.
Она наконец-то встала и, обведя глазами помещение, решительно направилась к столику, за которым сидел Ниседий.
– Не помешаю, красавчик?
Ниседий вздрогнул и покраснел: все знакомые ему девушки находили его в лучшем случае «милым», и, несмотря на то что ишитен, вероятно, ко всем так обращалась, слышать подобное было непривычно. Впрочем, таких девушек, как эта, он раньше и не встречал. Возможно, именно поэтому ему потребовалось несколько мгновений, чтобы придти в себя и дать разрешение. И не показалось ли Ниседию, что эти несколько мгновений ишитен с беспокойством всматривалась в его лицо, словно силясь что-то в нем прочесть и не умея?
Ее было сложно хорошо разглядеть из-за темноты, но лицо телохранительницы явно принадлежало представительнице благородного семейства. То, что она получила хорошее воспитание, тоже можно было понять, несмотря на ее нарочито грубоватые манеры.
– Раз уж судьба решила нас свести, будем знакомиться? Я Ламишет.
– Ниседий.
Тут он понял, какую глупость он сделал. Ишитен назвалась вымышленным именем – точнее, то слово, которое она произнесла, и значило что-то вроде «та, у которой нет имени». Это можно было понять, зная, как усердно хатетиане скрывают свое настоящее имя, и со сколькими магическими действиями, далеко не всегда направленными на несение добра, они знакомы.
Стремясь как-то исправить ситуацию, Ниседий постарался сменить тему:
– Интересные у тебя боевые приемы… Со столиком.
– Мне приходилось проделывать это со щитом, – радостно отозвалась Ламишет, и тут же начала рассказывать что-то о своем воинском пути. Благодарение богам, руденийским или хатетианским, разговор на эту тему Ниседий мог поддержать. Впрочем, как вскоре выяснилось, обсудить с Ламишет можно было не только это. Оружие – политика – искусство – а от искусства был уж недалек путь к обсуждению дел любовных. Хотя они, кажется, проговорили целую вечность, за стремительной сменой тем Ниседий следить не успевал. Не успел он и понять, когда от слов перешли к действиям. К реальности он вернулся, когда Ламишет, прекратив страстные поцелуи, начала громко звать хозяйку, требуя предоставить в ее распоряжение свободную комнату – видимо, у них существовала на этот счет договоренность. По пути в комнату Ниседий успел поинтересоваться, какой части тела в Хатете можно лишиться за связь с ишитен. Ламишет ответила, что любой, если ишитен сильно рассердить. Ниседий справедливо рассудил, что ишитен сердить не стоит, когда его наконец затащили в комнату.
Объятия Ламишет рождали странное чувства – наверное, нечто подобное могла бы испытывать любимая кукла, которую маленькая хозяйка влечет за собой, не заботясь об удобстве игрушки. Это было… Нехорошо, правда? Ведь не может человек сам захотеть, чтобы у него отняли свободу? Желание вырваться было таким сильным, что мешало собственному осуществлению, почему-то сковывая. И почему наступило такое разочарование, когда дверь приоткрылась и в комнату заглянула хозяйка, с вестью, что Ламишет срочно вызывают во дворец?
– Прости, но я действительно должна идти… Ночевать можешь здесь, – она проговорила это и оказалась у двери быстрее, чем Ниседий успел понять, что происходит.
– Как я смогу тебя найти? – все же решился он спросить.
– Если понадобится, я сама тебя найду. – И исчезла.
Вот и все.
Устраиваясь на ночлег в убогой комнатушке, Ниседий вдруг понял, что в знойном Хатете невероятно холодные ночи.

[Гость]

Купаться в реке все же пришлось – другой возможности умыться здесь не было, но следовало окончательно проснуться, прежде чем предстать перед Теникой.
Если б можно было умыться ее звонким, как ручеек, голоском, а не мутной речной водой… Стойте. Что?
– Висиру – бог плодородия и много чего еще. Считается, что упадок Хатета начался, когда этот храм был покинут. И теперь мы едем его искать!
Теника сидела на одном из тех поджарых выносливых коней, которых в Хатет привозили с гористого юга Диких Степей и использовали прежде всего в бою, запрягая в колесницы. Нетерпеливо бьющий копытом конь походил нравом на наездницу, которая едва не падала с него от нетерпения. Хатетиане, которые тоже намерены были принимать участие в поисках, были гораздо более спокойны. Особенно двое: юноша, который, несмотря на молодость, казалось, постиг все тайны мира, и теперь взирал на обыденность с привычным равнодушием – что не мешало ему быть удобно одетым и подготовленным к путешествию по пустыне, и женщина, которая… Женщина?
– Кстати, это Тефехи, наш проводник по пустыне – он жрец, из знатной семьи, ты не подумай, – решила представить этих двоих Теника, – и Ламишет, ишитен. Что случилось?
Наверное, Ниседий все же изменился в лице. Увидев его, к ним подъехала Ламишет и, улыбнувшись, произнесла:
– Я же говорила, что сама тебя найду.
При солнечном свете и совсем без косметики она казалась менее красивой, чем вчера, в полумраке, но почему-то Ниседий смутился еще больше.
– Так вы уже знакомы?! – глаза Теники сверкали любопытством, будто она смотрела театральное представление, в котором разыгрывалась история о счастливом соединении возлюбленных.
Ламишет продолжала молча улыбаться, и Ниседий заговорить о другом.
– Объясни-ка мне, госпожа, почему мы, чужеземцы, первый раз посетившие Хатет, должны искать какой-то покинутый храм?
– Не какой-то, а очень древний! Затерянный столетия назад! Считается, что он обеспечивал процветание Хатета!
– Ты не ответила, госпожа. Почему?
Теперь настал черед Теники смущаться. Подумав некоторое время, она спрыгнула с коня и, едва ли не оттащив Ниседия подальше, со всей своей небольшой силой схватила его за плечи и тряхнула.
– Ты не представляешь, чего мне стоило уговорить этого Повелителя-двенадцати-земель-и-чем-он-только-еще-не-повелевает, короче, царя их, отпустить нас на поиски. Между прочим, он сидит неподвижно весь накрашенный, с привязанной бородкой, старается казаться слабым и женственным, но я-то чувствую…
– Ты так и не объяснила…
– Если поиски окажутся удачными, то договор, который я заключу, будет самым выгодным за все существование Рудении!
– Если же они окажутся неудачными – а так оно и будет, разве что чудо произойдет, – вздохнул Ниседий, – то мы все просто погибнем в пустыне.
– Ну Ниседий! – голос Теники стал умоляющим.
– Боюсь представить, что произойдет, если ишитен вдруг решат спорить с повелителем, – сказала внезапно оказавшаяся рядом Ламишет. – Собирайся, мы скоро выезжаем.
Неожиданно для себя Ниседий покорился. Боги, что делает с ним эта женщина! Истинная дочь своей страны, сколько бы руденийских пьес она не читала. Страны, где телохранитель был обязан выполнять даже самые бессмысленные распоряжения господина. Просто потому что боги создали их такими. Потому что все так было на протяжении столетий. Потому что так надо, просто надо.

Уважаемые читатели, вы тут вообще бываете, кстати?

[Journey-Long]

Ну, лично я вот побывала За остальных не поручусь.
Занятный мир у Вас, автор, очень нравится читать его описания.
А Ламишет - тот самый Жуков, надо полагать?

[sillvercat]

Дорогой автор,
я всё облихываюсь на "Копи царя Соломона", - ну ассоциации у меня такие - жду продолжения)

[Гость]

Читаю с удовольствием
Тефехи - Габен?
не з.

[Гость]

Journey-Long, тот самый Жуков. Я честно позаимствовала для мира некоторые элементы из жизни восточных деспотий древности. Собственно, Хатет и задумывался как Сферическая восточная деспотия в вакууме.
sillvercat, продолжение скоро будет. Интересные ассоциации, право.
Гость в 00:13, да, Габен.
а

[Гость]

Эта глава выглядит в некотором роде агиткой, но я постараюсь больше таких "Надгробных речей Перикла" не писать.

– Ты не обиделся? – Ламишет тихонько подошла сзади и попыталась его обнять.
Ниседий зашипел и сбросил ее руку, прежде чем понял, что делает. Смазывая плечи, с которых слезала кожа, сывороткой, позаимствованной у добросердечной хозяйки постоялого двора, он отчаянно завидовал Тефехи, который, как только раскаленное солнце поднялось достаточно высоко, накинул на себя какую-то местную одежду, и предложил такую же Тенике, страдавшей, как и все северяне, от обжигающих лучей. Естественно, о Ниседии никто так не заботился, да и не привык он рассчитывать на чью-то заботу. Вряд ли он вообще мог кого-то интересовать, кроме, возможно, Ламишет, но с ней за весь день пути он едва ли перемолвился двумя словами. Надо было многое обдумать, разобраться в своих чувствах и неясных предчувствиях, в большинстве своем с ней и связанных. Весь опыт жизни в Рудении, где самые важные решения в жизни страны по-прежнему принимались не в дворце матэр, а на площади перед ним, или – так случалось все чаще и чаще – в Совете, говорил о том, что размышлять над выходом из ситуации должны все ее участники, но независимый сам по себе характер Ниседия, склонность к одиночеству которого усугублялась его образом жизни, не привязанной ни к чему, кроме маленького бесполезного участка земли, мешал поделиться сомнениями с кем бы то ни было. Поэтому ответ был кратким:
– Нет. Почему ты так подумала?
Ламишет посмотрела на плечи Ниседия и, за что он был ей крайне благодарен, не стала приписывать произошедшее отвращению к ней.
– Ты сегодня все время молчал. И вообще, вы, руденийцы, так цените свободу – даже больше, чем порядок и процветание – что ты мог обидеться.
И никаких «я почувствовала», как часто объясняла свои мысли Теника. Впрочем, если бы Ламишет могла почувствовать, она уловила бы и желание Ниседия побыть в одиночестве – очень странное для хатетиан, послушных воле одного человека, но делающих все сообща, вместе и обычно одинаково. Наверное, ими даже на войне двигала не любовь к семье, дому, земле матери, стремление защитить свое богатство, наконец, а желание снискать славу для своего царя и приблизиться к нему, жертвуя всем тем, что дорого человеческому сердцу. Если так оно и было, то Ниседий не удивился бы, если б узнал, что когда-нибудь Хатет будет завоеван Руденией. Этому помогла бы и тяга знати к роскоши – единственной радости лишенных свободы. Недаром из Хатета, стремительно разоряющегося Хатета, вывозилось столько прекрасных, варварски великолепных вещей.
С хатетианскими товарами был связан один вопрос, который давно не давал Ниседию покоя и на который, вероятно, могла ответить Ламишет:
– Слушай, в Рудении хатетианское вино считается напитком для людей с самым утонченным вкусом и, несмотря на свою невероятную цену, продается в огромных количествах.
– Я знаю. И что?
– Почему здесь везде встречается это пойло?
Ламишет вздохнула:
– Царь и его приближенные владеют лучшими виноградниками в Хатете – да что там Хатет, на всей земле. Малая часть изготовляемого в них вина оказывается на столах у их владельцев.
– А большая? – Ниседий уже догадался, в чем дело.
– Продается в другие страны.
Вот в чем заключалась сама суть Хатета – тратить воду, которой можно полить не одно крестьянское поле, на сады вокруг царского дворца, и торговать вином, которое люди, своими руками его изготовляющие, никогда не смогут даже попробовать, если это обогатит чиновников.
– Ламишет!
– Да?
– Это глупо.
– Возможно. Но так надо. Ты ничего не сможешь с этим поделать. И, – еще один горький вздох, – я не смогу.

[Journey-Long]

О как, противоречия Запада и Востока во всей своей красе. Интересный кусочек, спасибо

[sillvercat]

"Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись" (с)))

[Гость]

К сожалению, история знает примеры республик, превратившихся в царства (империи), где отношения выстраивались уже по восточному типу.
"Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?"
А еще здесь есть противоречия между Бетой и Гаммой, кстати).
а

[Гость]

Разбудили Ниседия, заснувшего прямо на тростниковых циновках, разложенных вокруг единственного очага во всем постоялом дворе, крики Теники. Пришлось срочно вспоминать, что кое-кому тут платят за обеспечение безопасности, и выбегать на улицу, грозно размахивая мечом. Пока Ниседий щурился, пытаясь привыкнуть к бьющим в глаза лучам южного солнца, кажущегося особенно ярким после полумрака помещения, крики сменились заливистым смехом.
– Ты как раз вовремя: скоро выезжаем, – сообщил Тефехи, пробегая мимо с необычной для себя стремительностью.
Рядом со стойлом обнаружилась хохочущая Теника, пеплумом которой, как выяснилось, пытался позавтракать неведомо как выбравшийся из загона ослик. Хозяин нарушителя спокойствия, судя по виду, бедный крестьянин, умолял высокородную госпожу простить его и его недостойную скотину, чуть не падая на колени, сам же ослик, задумчиво дожевывающий кусок тонкой льняной ткани, даже не думал извиняться.
Увидев хмурую Ламишет, поигрывающую кинжалом, Ниседий решил, что этот ослик очень умен, раз понял, с кем тут точно не стоит связываться.
Между тем Тефехи достал для Теники новую одежду, хатетианскую, что было очень кстати: если в первый день путешественники двигались вдоль русла реки и смогли остановиться на постоялом дворе, находившемся на границе двух областей, то сегодня им предстояло углубиться в пустыню, которая раскрывала свои жаркие объятия всем желающим, но отпускала далеко не всех, предпочитая оставлять себе юных, неопытных и просто тех, кто не был готов к встрече с ней.
Пожалуй, в данный момент эта властная госпожа беспокоила Ниседия даже больше, чем Ламишет, отношения с которой, внешне пусть непрочные, но легкие и безоблачные, на самом деле таили в себе пугающую глубину.
Она несомненно что-то скрывала, но вот что, понять было невозможно. Действительно ли они отправлялись искать потерянный в пустыне храм Висиру? Потому ли только, что он символизировал единство и мощь Хатета? Или дело было вовсе не в храме и его поисках, а в самой Ламишет, которая казалась загадочной, несмотря на всю свою простоту в обращении, граничившую с грубоватостью?
После некоторых раздумий и сомнений все эти вопросы были заданы Тенике, которая уже торопилась к лошадям и недоуменно захлопала глазами в ответ на просьбу Ниседия остановиться и выслушать его.
– Нас все же ведет Тефехи, а он честен, я это чувствую, – неуверенно начала она.
– Тем не менее, все – и он, и другие хатетиане – подчиняются Ламишет, ты не могла этого не заметить, госпожа.
– А она очень тебе нравится, правда? – Теника хихикнула. – Это можно понять. Будь я такой, я бы не стала угождать царю, чтобы заключить новый договор, а сразу настояла б на своем. Но я же увижу один из древнейших хатетианских храмов, помогу вернуть его народу!..
– Госпожа!
Привычка Теники постоянно отвлекаться начинала казаться просто невыносимой. Может, она и хороша в царских покоях, когда необходимо избежать ответа на неудобный вопрос, запутать собеседника или развлечь его непринужденным разговором, но здесь, на краю пустыни, с легкостью отнимающей жизни неосторожных путников, в которую их собиралась вести с помощью молчаливого жреца таинственная ишитен, многословность была очень некстати.
– А? Да, Ламишет… Она, конечно, знает что-то, что не собирается нам открывать, но не думаю, что она собирается заманить нас в ловушку или причинить еще какой-то вред. Если бы она хотела сделать что-то такое, то давно уже сделала бы. Кроме того, ты ей тоже нравишься… Поговори с ней об этом, хорошо?
Ниседий сделал неопределенный жест. Обещаний, которые вряд ли сможешь выполнить, давать не следует. Кроме того, обсуждались вообще-то не его отношения с Ламишет, а результаты, к которым приведет их безумное предприятие.
– Вы что там делаете? – осведомился подошедший Тефехи. В его не выдающем никаких чувств голосе действительно читалось подозрение?
– Мы отправляемся? – оживилась Теника, хотя, казалось, живости ей прибавить было уже нельзя. – Тогда чего мы ждем?

[Гость]

Пустыня раскинула свои бархатистые пески. Состоящие из множество маленьких частичек, они казались единой непобедимой громадой, но единство это было обманчивым и ненадежным. Стоило только подуть сильному ветру, как самые легкие и отважные из песчинок взлетали над общей массой, совсем не заботясь о своих недавних соседях. И они были рады хлестнуть по лицу любого незадачливого путешественника.
От такой пощечины каждый защищался как мог, несмотря на предусмотрительность Тефехи, старавшегося взять в дорогу все необходимое не только для себя, но и для своих спутников. Все лишнее оставили на постоялом дворе под присмотром тех, кого было решено не брать с собой в пустыню.
К удивлению Ниседия, дальнейший путь продолжила Шепеум, хозяйка заведения, где он впервые встретил Ламишет. Зачем с ними ехала слабая женщина, умеющая только готовить? Неужели остальные не хотели утруждать себя столь низменным занятием?
В Рудении, конечно, тоже считалось, что приготовление пищи – удел слуг, но в походах солдатам часто приходилось забывать о своем происхождении. Распадающийся Хатет расставался со своими традициями, заимствуя чужеземные, но почему-то это делало более свободной главным образом жизнь царя и его приближенных.
Похоже, сейчас жизнь царя, который обязан был появляться при дворе и совершать необходимые церемонии лишь раз в пять дней, подчинялась куда менее строгим правилам, чем жизнь Шепеум.
Впрочем, сейчас она с радостью оставила свой дом на попечение верной служанки и ехала довольная своей судьбой, рядом с Ламишет, изредка поднимая на ту восхищенный взгляд и решаясь заговорить. Их дружба, если это можно назвать дружбой, была давней и достаточно близкой для двух женщин, положение и характеры которых были столь различны.
Собеседника для себя Ниседий неожиданно нашел в Тефехи, ухитрявшемся одновременно хорошо держаться на лошади, разглядывать какие-то свитки, наблюдать за окруженной всеобщим вниманием Теникой и вставлять в разговор скупые, но содержательные замечания.
Именно из-за возможности узнать что-то полезное Ниседий предпочитал общество жрецов обществу воинов, которых часто занимали лишь битвы и военная добыча, притом что в Рудении воинское сословие было едва ли не влиятельнее, чем немногочисленное жреческое, и его представители обычно были неплохо образованны. В Хатете же, где знания были уделом избранных, гораздо легче можно было найти знающего рассказчика и внимательного слушателя в жреце, чем в воине.
Но постепенно Тефехи становился все менее и менее внимательным и все чаще и чаще заглядывал в свои свитки.
– Что случилось? – встревожился Ниседий.
Тефехи не ответил и, помрачнев, окликнул Ламишет.
– Тебе тоже кажется, что будет буря? – спросила она, мгновенно подъехав.
– Да.
– Надо найти укрытие. Дай-ка посмотреть.
Она некоторое время внимательно изучала свиток, потом, найдя желаемое, указала на какую-то точку в нем и спросила:
– Здесь ведь заброшенное святилище?
– Должно быть.
– Найдем и переждем бурю в нем
– Не вместимся.
– Вот сначала найдем, а потом решим, что делать.

[Гость]

– Это что, и есть храм, который мы ищем?! – разочарование Теники выразилось в возмущенном вопле.
– Нет, всего лишь маленькое святилище на пути к нему, – успокоила ее Ламишет.
– Когда я знаю, что мне придется отдать жизнь из-за чего-то более крупного, умирать гораздо легче.
– Ниседий, прекрати! Никто здесь не умрет, – Тенику надвигающаяся буря не испугала. – Почему оно такое маленькое?
– Паломник, направляющийся к храму, должен был побыть наедине с божеством. Жрецов здесь никогда не было, никаких важных обрядов не совершалось. Человек и бог, точнее, его изображение, сейчас наверняка уже кем-то украденное – много ли им надо места? – сдержанно сообщил Ниседий. – Странно, что ты не знаешь этого, госпожа.
Вообще-то, Ниседий узнал об этом только сегодня утром, беседуя с Тефехи, но, в конце-то концов, Теника сама захотела участвовать в поисках и должна была узнать все, что могло пригодиться в пути.
– И почему только здесь не боятся грабить храмы…
– Если сам царь презрел древние священные законы, разве будут подданные их чтить? – ответил кто-то работников, которые должны были подготовить храм к восстановлению, и замолк под гневным взглядом Ламишет.
– Если древние законы не могут больше сохранить Хатет единым и сильным, то как их соблюдать? – воскликнула она.
Удивительно – ведь она сама недавно защищала существующие порядки. Считала, что Хатет должен измениться, но сохранить свою суть, пусть не самое нелепое и неудобное из своей жизни, но самое отвратительное?
– Пока вы тут спорите, буря приближается, – Тефехи не собирался терять голову и отвлекаться на неважные сейчас вещи – этим он и нравился Ниседию. – Давайте хотя бы зайдем.
Статуя бога на самом деле была уже украдена, но менее тесным от этого помещение не становилось. Было решено, что каждый получит место в святилище, соответствующее его месту в хатетианском обществе. Знатных хатетиан здесь оказалось немного, перед ними пропустили только Тенику – портить отношения с Руденией боялись, – так что вскоре Ниседий, прижатый к стене двумя простыми воинами, увернулся от локтя одного из них и сумел устроиться так, чтобы радоваться своему нахождению в помещении, а не в пустыне наедине с бурей.
Но так повезло не всем.
– Пожалуйста… Пустите! Я совсем вас не стесню… Прошу! – умоляла Шепеум.
– С чего бы это мне из-за глупой бабы погибать?
– Молись Висиру, на его земле находишься!
– Должна же я, – голос Ламишет прозвучал так, что все остальные смолкли, – хоть раз в жизни совершить то, чем перед любым человеком смогу гордиться!
И она начала пробираться к выходу.
– Госпожа, стой! – странно и страшно было слышать, как обычно спокойный Тефехи кричит с таким ужасом в голосе. – Ты нам всем нужна!
– Если действительно нужна, Висиру меня спасет, – Ламишет даже не оглянулась. – А сели нет… Значит, так суждено.
– Подожди!
Неужели это выкрикнул он, Ниседий? И неужели Ламишет, не удостоившая прощальным взглядом даже придворного жреца, вдруг замерла, будто споткнулась, и медленно повернулась – как огромная статуя, которую несколько человек устанавливают на положенное место?
– Я с тобой.
– Оставайся со своей госпожой, глупый!
– Теника! Если я не вернусь, моим родственникам можешь ничего не платить, хорошо?
– Но вы все же возвращайтесь, – Теника вытирала внезапно набежавшие на глаза слезы, – возвращайтесь оба!
– Ниседий… – Ламишет сказала это совсем тихо.
– Что?
– Ничего, пошли.

[sillvercat]

Всё интереснее и интереснее...

[voidy things]

о, еще одна готова (заявка феста, в смысле)! Ммм, такие АУ действительно стоят внимания

[Гость]

Ниседий ехал за Ламишет, высматривающей хоть какое-то укрытие, и отчаянно ругал себя.
Он когда-то учился при храме, один из младших жрецов которого был страстным поклонником театра, и поэтому постоянно водил своих подопечных на представления, считая, что таким образом воспитывает в них лучшие качества. Но Ниседий, хотя его и завораживало происходящее действо, никогда не мог, выйдя из театра, представить себя на месте главных героев пьесы. Их пышные речи, величественные жесты и героические поступки казались, стоило только ступить на узкие улицы своего квартала, не просто странными и неуместными, а глупыми и вредными.
Ниседий рано понял, что война не то занятие, которому он готов посвятить жизнь, а значит в растущем государстве, где от воинов требовали участия в битвах и побед, высокого положения ему не занять. В его власти никогда не будут находится люди, доверие которых он должен будет оправдать. Он никогда не сможет влиять на судьбу своего народа, ведь голос бродяги, занимающегося разной работой от случая к случаю, никогда не будет ничего значить для почтенных землевладельцев, отцов семейств и уважаемых граждан. Вряд ли его жена, если она вообще будет, приняв его в свой род, сможет вознести его на новые высоты: для девушек из хороших семей ищут соответствующих женихов. Так что стоило позволить развиваться в себе лишь тем качествам, которые помогли бы выжить человеку, не имеющему ничего и отвечающему только за себя. Бесполезно было и стремиться к славе: кого волнуют дела какого-то там Ниседия, не отличающегося ни знатностью рода, ни богатством, ни связями с влиятельными людьми? Единственное, что ему оставалось – заботиться о себе, стараться не запятнать свое имя – на дурные поступки всегда обращают больше внимания, чем на хорошие – и избегать опасностей, столкновение с которыми не было жизненно необходимо.
Именно последний принцип он сейчас нарушал. Его присутствие никак не могло помочь Ламишет, а вот помешать – вполне. Собственно, Ниседий вообще не мог объяснить, что толкнуло его на совершение подобной глупости. Не желание же разделить жизнь и смерть с женщиной, пусть и привлекательной, но знакомой ему несколько дней – это для пьес и любовных стихов, в жизни такого не бывает. Да их отношения не сильно за эти несколько дней и изменились. Во всяком случае, не было никаких признаний в любви и торжественных клятв. Ниседий их вообще не любил, и всегда терялся, когда понимал, что от него ждут выражения чувств. Ламишет, судя по всему, привыкла брать то, что ей нужно, не спрашивая разрешения, и от этого было легче. И все же Ниседию иногда казалось, что она смотрит на него так, будто ждет какого-то знака, который мог бы подтолкнуть ее к действию. Ждет и не может дождаться.
– Ты тоже видишь эту скалу? – Ламишет прищурилась, вглядываясь в даль.
– Вижу.
– Она окажется между нами и бурей. Я боюсь, другого убежища нам уже не найти. Поскакали быстрее!
Когда они добрались до скалы, все вдруг стало очень тихо – словно пустыня набирала воздуха в легкие, прежде чем разразиться приступом ярости. Ее пылающий гнев иссушал все вокруг.
Ламишет спрыгнула с коня.
– Прости, друг. Желаю тебе спастись.
Она хлопнула его по холке и повернулась к Ниседию.
– Закрой чем-нибудь голову и ложись. И еще… Ты, конечно, дурак, но я рада, что ты рядом.
И вот ветер вернулся, чтобы возвестить о прибытии гостя не очень редкого, но от этого не менее важного: огромного облака, в котором песок был перемешан с воздухом. Оно неумолимо приближалось, и вскоре с жадностью накинулось на одинокую скалу и прижавшихся к ней путников.

[Гость]

– Так, а это у нас кто? Потерялись в пустыне, попали в бурю? Вот бедняги! А как вам не повезло, что вас нашли мы!
Незнакомый человеческий голос, расколовший наступившую после рева бури тишину, помог прийти в себя. Он напомнил, что в мире существует что-то, кроме взбесившегося ветра, из-за прихоти перегоняющего с места на место массы песка. И это что-то – города с прямыми и широкими улицами, по которым ходят люди – ходят, преследуя какую-то определенную цель и соблюдая порядок, а не мечутся, как поднятые вихрем песчинки. Сейчас эти песчинки уже успокоились, но, набиваясь в одежду, приятных ощущений не доставляли.
Ниседий отбросил от лица край плаща и попытался хотя бы сесть. Солнечный луч, не встретивший на своем пути препятствий, радостно устремился в глаза, так что разглядеть говорившего удалось не сразу. Впрочем, представшая взору картина все равно не могла порадовать. Ламишет уже стояла, опираясь на скалу, и держала в руках свой кинжал, но что он, находясь в руках измученной пережитым бедствием женщины, мог сделать против изогнутых клинков, которыми были вооружены окружавшие скалу всадники?
Но если следовать во всем за Ламишет было глупо, то бросить ее на половине пути – просто бесчестно. Ниседий постарался понять, что в такой ситуации лучше делать, и, так ничего не придумав, поднялся и обнажил свой меч.
– О, – говорил тот же человек, что и в первый раз, видимо, предводитель, но на этот раз вместо притворного сочувствия в его голосе звучала откровенная издевка, – вы достали оружие? Хотите мне его отдать?
– Вы слышали, что сказал повелитель? – рявкнул один из разбойников: честным людям в таком месте делать нечего, а вот скрываться от властей в пустыне удобно, был бы здоровый сытый конь.
– Повелитель? – голос Ламишет дрогнул, как и кинжал в ее руке.
– Повелитель, милая, повелитель. Царь и полноправный властелин этих песков. И в мое царство не смеет ступить человек, которому ты служишь. Так что советую подчиняться мне.
Ламишет готова была кинуться на него. Придется последовать за ней и пасть вместе с ней от руки одного из этого людей. И ради этого стоило выжить в кипящем сердце песчаной бури?
– Я преданна повелителю, – настоящему повелителю, а не самозванцу вроде тебя, – и я считаю, что ты должен ответить за свои слова. Но это не значит, что я глупа.
Кинжал упал в песок, подняв облачко пыли. Ниседий с облегчением бросил меч.
– Еще неизвестно, кто из нас самозванец, милая, – на этот раз в голосе предводителя звучала неподдельная грусть. – И род мой древнее, чем у твоего царя, и кровь чище.
Так вот в чем дело…
Расцвет Хатета начался с событий, ничем его не предвещавших. В разрозненные Двенадцать земель вторглось одно из бесчисленных племен, кочующих по Диким степям. И, вопреки обыкновению, не ушло, разграбив дома и храмы, а осело на завоеванных пространствах, учась у побежденных и смешиваясь с ними. Первый хатетианский царь, создавший единое государство, был степняком, но он, восхищаясь жизнью покоренного народа, с удовольствием перенимал привычки правителей отдельных земель, подражая им с размахом, доступным только хозяину всей страны.
С тех пор кровь, язык и обычаи завоевателей и завоеванных смешались так, что мало кто помнил, какому народу что принадлежало, но несколько родов – и среди них роды правителей некоторых из Двенадцати земель – до сих пор старались сохранять чистоту крови и иногда выступали против самого царя. Они преследовались властями и вырождались сами по себе, а теперь один из них дошел до того, что его глава командовал шайкой разбойников.
Ниседий присмотрелся к этому человеку: удлиненное лицо, более изящное телосложение – это отличало его от большинства хатетиан. Да еще кожа чуть темнее, если только это не следствие долгого пребывания под открытым небом. И надменность, просто невероятная для вечно покорных вышестоящим простых жителей Хатета.
– Дайте им коней, – приказал предводитель, – можете не связывать: бежать отсюда все равно некуда.