T18-1 Солдат-Жуков присутствует при публичном наказании мага-Бальзака, обвиненного в преступлении, которого он не совершал. После наказания мага выгоняют прочь из города. Через некоторое время Жуков узнает, кто именно совершил то преступление, но правда никому не нужна. Жуков бросает службу и отправляется на поиски мага. Встретившись, Жуков понимает, что влюблен в мага. Слэш. NN, NH
А насекомые — это не занудство, это реализмЪ. Который может быть, а может и не быть. Я, оставляя за собой право на условность, в некоторой степени на него претендую. Другое дело, что мы с вами (читателями) все видим с точки зрения Жукова.
В таверне собралась половина города – беднейшая половина, конечно. Графиня Амариа со своим окружением сейчас наверняка вкушала изысканные блюда, одним взглядом останавливая рыцарей, готовых уронить кусок жирного мяса под стол или выпить роковой кубок вина, после которого слугам пришлось бы выносить их из пиршественного зала на себе.
Здесь же о таких мелочах никто не заботился: ноги соседа Джофруа располагались прямо на его неудачливом предшественнике, переоценившем свои силы и не совладавшем с опутывающей магией подаваемого здесь пива. Хозяйка, румяная полногрудая молодуха, разливала его с ловкостью жонглера. Быстрее ее рук двигался только ее же язык, и свежие сплетни разлетались куда стремительнее оббитых кружек.
– А она, ишь, чуть не ревела, когда его бить стали, – сообщила она куда-то в сторону, одновременно сунув сидящему рядом с Джофруа ремесленнику дымящуюся миску.
– Это Эвсебия-то? – непривычное имя тот выговаривал с трудом, но обсудить произошедшее днем ему не терпелось.
Когда хозяйка с необычайной для ее форм легкостью проскользнула мимо, он повернулся к Джофруа и важно заявил:
– Как есть врет!
– Врет?
На Джофруа уставились простодушные, но по-своему проницательные голубые глаза. Ремесленник был стар – наверняка в его мастерской уже вовсю хозяйничал его старший сын, позволяя отцу то и дело бросать работу и отправляться бродить по городу в поисках свежих новостей. А еще он повидал жизнь, и все, о чем он мог рассказать, встречал уже не раз. Послушать стоило.
– Ты знаешь Эвсебию, сэр рыцарь?
– Не имею удовольствия…
– Это ты хорошо сказал – удовольствия. Девка в самую пору вошла. Ее б замуж отдать, но графиня все жалеет. Ты не подумай, она баба умная, да только… У тебя дети есть?
– Нет.
– Вот женишься, заведешь – намучаешься. Дочери особливо горазды родителей за нос водить. А Эвсебии больно уж тяжко ее девичество. Смекаешь, к чему все дело идет?
– Объясни, добрый человек.
– Видел, как сегодня на площади мага кнутом били?
Джофруа нетерпеливо кивнул. Неторопливая речь старика его ужасно раздражала. Что бы там не произошло, горожан это волновало не больше, чем представление, устроенное бродячими актерами на ярмарке. Посмотреть, посудачить день-другой за ужином и забыть.
– Эвсебия на него, значит, глаз положила. Сам знаешь, господские дочки дурные – нет бы хорошего мужика искать, рыцаря там какого… Да хоть кузнеца! Тот хоть им не ровня, да зато мужик как мужик! Так нет, все с ума сходят по тощим и на рожу смазливым. А он ей, получается, отказал. Она, конечно, сама виновата – девка в здравом уме мага в постель не потянет – но изобиделась крепко. Сначала уговорить пыталась: только мать уедет, она бегом к нему. А как поняла, что зря перед ним расстилается, злобу затаила и отомстить поклялась. Графиня возвращается, а Эвсебия к ней. Так мол, говорит, и так, соблазнил и бросил. А его в город принесло – тут-то его и сцапали.
– Зачем же она себя оговорила, почтенный? – удивился Джофруа.
– А, – махнул рукой старик, – знает, небось, что с ее деньгами да землями ее хоть какую замуж возьмут, хоть с войском она переночует. Мать поругает-поругает, да и простит. А мага теперь и к нам в город не пустят, и из других погонят, чтобы с графиней не ссориться. Все это знают.
– И что же никто графине правду не скажет?
– А ты пойдешь матери говорить, что ее дитя ей в глаза врет, да еще на невиновного клевещет? Если пойдешь – дурак ты, сэр рыцарь.
«Может и дурак, – думал Джофруа ночью, ворочаясь в постели, – но что было на самом деле, узнаю». Даже если лорд Локкорб его потом прогонит. А может и поблагодарит. Неизвестно, что хуже: расстроить его брак или сосватать ему такую девицу, как Эвсебия.
Да и Бальтазаре… Характер у него был нелегкий, и с дочерями благородных семейств он, возможно, обращаться не умел, но позорным столбом и поркой кнутом за такое не наказывают. Или жители Кэзилхиля ошибались, а права была графиня Амариа, материнским сердцем чувствующая, что ее дочь не лжет? Недаром Бальтазаре разозлился – теперь Джофруа был в этом уверен – когда услышал имя Эвсебии. Не хотел, чтобы кто-то еще на нее засматривался? Или все же думал, как от нее отделаться?
Или тогда он не подозревал о ее намерениях, а сердился на нее из-за чего-то другого?
И почему бы, в конце концов, просто не спросить его об этом? Конечно, он рассердится, скажет какую-нибудь гадость, может даже пощечину дать – давно уже пора, если честно, Джофруа ждал ее сразу после поцелуя – но у человека, который смог стать магом и жить этим сложным ремеслом, хватит ума и понять, что у него не просто так про девушек спрашивают, а помочь хотят.
Как помочь? Наверняка Бальтазаре, насмешливо улыбаясь, потребует это сказать, а ведь Джофруа об этом даже не думал. Что простой рыцарь может сделать против графской дочки? Как доказать ее вину, если она, конечно, виновата? А она виновата. Просто не может быть, чтобы оказалось иначе! Бальтазаре любит только мужчин. Любит только…
Все это неважно. Сейчас надо только оказаться рядом с ним. Подойти, посмотреть ему в глаза – и все решится само собой. А пока что спать. Чтобы завтра чувствовать себя сильным. Завтра, когда Джофруа вернется в до боли знакомые развалины. На этот раз на коне, в доспехах и с оружием в руках. Готовый не просить о помощи, а предлагать ее. И пусть только хоть кто-то попробует ему помешать – даже сам Бальтазаре.
Где-то во дворе заржала лошадь. Похоже, не только Джофруа здесь не терпелось отправиться в путь.
а
а
Я про мысли рыцаря о подмене мага на продажную девку.
Ждём-с ещё... Это был весьма вкусный кусочек мыслей.
Lilith_Darkmoon, как у вас воображение разыгралось, право.
А вообще, я вполне допускаю, что объектов страсти у прекрасной Эвсебии было несколько. Только не факт, что я про всех напишу.
И да, чтобы читатели не разочаровывались: особых хитросплетений сюжета не обещаю, я бы сказала, он тут до противного прост. Фик задумывался...как это называется? Релейшеншипоцентричным. Таким и получается. Наверное.
а
Фик задумывался...как это называется? Релейшеншипоцентричным. Таким и получается. Наверное. Что радует, он в той степени релейшеншипоцентричный, где у героев есть внутренний мир, а не просто из разряда "бах и в койку".
А «бах и в койку» я не пишу. Потому что понимаю, что такого рода фик у меня просто не получится сделать достаточно интересным. И сюжет какой-никакой наваять тоже хочется.
а
Если бы только нетерпение могло уменьшать дорогу! Но нет, боги привыкли смеяться над человеком, делая все не так, как он хочет. Когда человек падает с высоты, грозящей быстрой и отвратительной смертью, и мечтает остановить время и хотя бы попытаться спастись, оно ускоряется настолько, что вся жизнь пролетает перед глазами. А когда тянущее ожидание ходит следом и равнодушным взглядом заползает в самую душу, невозможно просто закрыть глаза и убедить себя, что неприятное соседство сейчас прекратится. Кажется, что оно будет длиться вечно.
Джофруа привык всегда осознавать, что и для чего он делает, чтобы в нужный момент быть готовым за все ответить, но если бы кто-то спросил его, как он оказался у полуразрушенного замка, то не услышал бы ничего. Все: сборы и сам путь – были долгими. Непонятно долгими. Даже солнце двигалось по небу быстрее, чем конь сначала по наезженному тракту, а потом меж редких чахлых деревьев. Иначе как объяснить то, что лишь когда остывающий раскаленный диск скрылся за горизонтом, взору открылся расползающийся под ударами ветра и мучительными прикосновениями воды холм?
Джофруа первый раз видел его с этого места – уезжал он, не оглядываясь. И если бы он не знал, что здесь кто-то живет, то никогда не догадался б. Осыпающийся холм, рассыпающийся замок – от кого человек может прятаться в таком месте?
Прятался ли здесь Бальтазаре раньше? Остался ли сейчас? Сам Джофруа умчался бы подальше от места, где пришлось пережить такое унижение, но сейчас какое-то чутье сродни чутью хищника или охотника вело его, подсказывая, что он на правильном пути.
Бальтазаре появился неожиданно – он всегда появлялся неожиданно и только там, где его никто не ждал. Не приходил, не показывался из укрытия, а просто обнаруживался и все. Даже удивительно было узнать, что это никакая не магия, позволяющая возникать на пустом месте или выныривать из внезапно возникших клубов тумана, а всего лишь свойство натуры одного человека.
Он сидел на самом краешке кресла, напряженный, будто боясь пошевелиться. Впрочем, скорее всего, так оно и было – каждое движение причиняло ему боль. Разве что пошевелить губами он мог, ничего не боясь.
– Ты? И?
– Я. Здесь.
– Зачем?
Похоже, Бальтазаре и правда не понимал, зачем. Это было так… странно. Пока Джофруа ехал, ему казалось, что достаточно будет просто вернуться. Возможно, спросить, что же действительно произошло. Но самому что-то объяснять?
– Сам нее знаю. Тогда я пойду.
Осталось только повернуться на пятках – не слишком медленно, чтобы не показать сомнений, и не слишком быстро, чтобы не выдать волнения. Жаль, что сейчас не турнир – все это смотрится лучше, когда на ногах рыцарские шпоры.
– Стой.
Молчание. Еще чего, Джофруа может командовать только лорд Локкорб – и то исключительно за деньги, не нарушая условий договора.
– Для чего ты все же приходил?
– Может, – Джофруа обернулся, чувствуя, что глупо улыбается, – мне жить негде. А тебе даже в твоих жалких остатках замка половина комнат не нужна. Между прочим, я за постой заплатить могу.
– Ну что ж, – Бальтазаре слегка поморщился – похоже, двигаться ему все же пришлось, хотя его поза почти не изменилась, Джофруа был готов в этом поклясться, – живи.
* * *
И они жили. Жили в одном здании, но как будто в разных мирах. Бальтазаре, видимо, решил соприкасаться с реальностью как можно меньше. Он часами просиживал в библиотеке, где беспорядок на столе в дальнем левом углу давно превратился в настоящую разруху, а разложенные с незаметной на первый взгляд аккуратностью книги начинали обрастать паутиной. Просто сидел и смотрел сквозь занимавшую всю стену карту звездного неба, на которую суетливые мухи добавляли новые созвездия.
Джофруа всеми силами сопротивлялся упадку и разложению, постепенно отвоевывающим то, что не досталось им, когда замок бросили первые хозяева. Он не привык заботиться о себе самостоятельно, самостоятельно принимать решения: сначала он всегда подчинялся отцу, а потом – людям, на которых работал, – но его природная воля к жизни и желание быть самому себе хозяином все же взяли свое. Мысль, что сейчас не придется ни перед кем отвечать, пьянила и окрыляла одновременно.
То есть, конечно, сейчас нужно было отвечать перед Бальтазаре, но тот этого не требовал – просто привел к потайной комнатке, где хранились деньги, и сказал, что продаст тело Джофруа знакомому некроманту, если оттуда что-то исчезнет просто так.
Это прозвучало так привычно, будто говорил Бальтазаре, который существовал до позорного столба на главной площади Кэзилхиля. Но радоваться было рано. Шутить маг перестал, даже недовольство свое выражал, просто делая замечания, причем таким безразличным тоном, будто возмущался лишь по необходимости. Во всех остальных случаях он просто молчал.
Разница между ожиданиями и действительностью выводила Джофруа из себя. Он чувствовал, что теряет время и что-то постоянно упускает, но никак не мог сообразить, что именно. Что-то должно было произойти – что-то, что навсегда изменило бы их отношения, но оно не происходило. Возможно, стоило что-то предпринять, но Джофруа просто боялся. Теперь ему важнее было сохранить расположение Бальтазаре, чем лорда Локкорба, но что для этого надо было сделать, понять не удалось. Одно становилось ясно: если что-то не изменится, они настолько привыкнут к молчаливому присутствию друг друга, что предпочтут обходиться и вовсе без него.
* * *
Была ночь. Свет луны проникал через сломанные ставни, натыкаясь на острые углы и рисуя на полу настолько причудливые образы, что самое больное воображение не могло запечатлеть их в кошмарах. С улицы – из леса, который начинался сразу за обломками древних стен – доносились тихие, и потому особенно пугающие звуки. В воздухе повисло чувство смутной тревоги, прерывая сон, скручивая внутренности и вызывая неясное желание бежать куда-то – куда-нибудь подальше. И искать, искать что-то, что может принести покой. Покой – или цель, ведь человек, старающийся чего-то достигнуть, гораздо спокойнее, чем мечущийся беспорядочно, не зная, что ему надо.
Джофруа встал и, не в силах сопротивляться мороку, выбрел из комнаты. Его вела чужая воля, нервная и неровная, мечущаяся и беспорядочная. Тот, от кого исходил зов, похоже, сам не понимал, что делает, или не мог себя контролировать. И, тем не менее, это был сильный маг, способный подчинить себе человеческое существо.
Поэтому было нетрудно догадаться, где закончится путь. Волны магической энергии, встретившиеся Джофруа по дороге, были не менее осязаемы, чем сильные порывы ветра или даже морские волны, но там, откуда они расходились, было неожиданно спокойно.
Бальтазаре лежал, ничего не замечая, запутавшись в простынях и сжав зубы на уголке подушки. Он не шевелился и даже, казалось, не дышал, но его тело было настолько напряжено, что никто не принял бы его за спящего.
Джофруа робко присел на край кровати, но, так ничего не дождавшись, потянул на себя край простыни. Она неожиданно легко соскользнула, оставшись в руках беспорядочными складками. Бальтазаре отпустил подушку и поднял голову. Застывшее на его лице выражение муки подействовало сильнее всякой магии.
Тело Бальтазаре было твердым и хрупким, как приборы, расставленные по всей библиотеке. Его страшно было посильнее сжать в объятьях, и в то же время так хотелось это сделать. А дальше... Что? Не набрасываться же на него, как трактирную девку. Не сейчас, когда ему так плохо.
Некоторое время они просто сидели, прижавшись друг к другу. А потом Джофруа заговорил, чувствуя себя последним идиотом. Что именно он говорил, он сам плохо понимал. Пытался утешить, успокоить, что-то обещал.
Его бессмысленный и спутанный шепот был прерван захлебнувшимся криком:
– Прекрати!..
Видеть, как Бальтазаре плачет, было просто неестественно. Он низко опустил голову и тихо вздрагивал, позволяя слезам стекать по лицу и капать с подбородка.
Джофруа только открыл рот и был тут же остановлен:
– Нет. Ничего не говори. Я сейчас…
И опять повисло молчание. Оно поглощало едва слышные всхлипы, прерывистое дыхание Бальтазаре и учащенно-тяжелое – Джофруа, скрип старой кровати, с трудом выдерживающей вес даже двух почти неподвижных тел – так белый поглощает все остальные цвета.
Солоноватые дорожки, оставленные на щеках иссякающими слезами, казались чем-то неправильным. Их просто необходимо было стереть. И, раз у Бальтазаре для этого не осталось сил, Джофруа решился сделать это сам. Выглядевший невинным, почти братским поцелуй в щеку превратился животную ласку. Ум пытался сообразить, через сколько времени кровать окончательно развалится и удобно ли будет повалить Бальтазаре прямо среди обломков.
И вдруг…
– Стой. С чего ты взял, что достоин этого?..
– Чего?
– Меня.
И не хватало сейчас только переругаться. А кое-кому рыдать, похоже, шло больше, чем говорить.
– Чего тебе не хватает?
Стоило большого труда спросить это тихо и спокойно, а не прорычать и не проорать на всю комнату.
Бальтазаре вывернулся из рук Джофруа, резко вскочил с кровати и сделал несколько неуверенных шагов. Тем не менее, голос его был полон решимости:
– Эта тварь… Мало того что она пользовалась моей магией, подставила меня, так еще и смеялась в свой дурацкий платок, когда… Тогда! Ты же только что обещал защищать меня?
Ничего такого Джофруа не помнил, он тогда сам не соображал, что говорит, но все же кивнул.
– Так защити меня. Защити меня от прошлого. Хотя бы от части его.
– Как?
– Я, знаешь ли, тоже безумно хочу посмеяться. Кто знает, вдруг поможет. И мне… И тебе тоже.
а
Да на обломках вообще-то травмоопасно, физические данные Бальтазаре тоже стоит во внимание взять...
Продолжение отличное, очень интересно.
.фрэнк, тоже верно, кстати.
Ах, да, всем похвалившим — спасибо, поругавших вроде пока не вижу.
а
а
А как рациональность в речи проявляется, раз уж на то пошло?
а
Воистину так.
просто привел к потайной комнатке, где хранились деньги, и сказал, что продаст тело Джофруа знакомому некроманту, если оттуда что-то исчезнет просто так.
Замечательный подход.
смотрел сквозь занимавшую всю стену карту звездного неба, на которую суетливые мухи добавляли новые созвездия.
Свет луны проникал через сломанные ставни, натыкаясь на острые углы и рисуя на полу настолько причудливые образы, что самое больное воображение не могло запечатлеть их в кошмарах.
*рукоплещет* Оно прекрасно! Такие образы живые.
Arkeean, спасибо. Осталось не слить все ближе к концу.
а
непонятно куда и зачемили теряет Музусловно другой человек писать начинает.Не форсируйте события...но и не торопите.
Красивая девушка с мечтательным взглядом. Легко плачет и смеется. Обожает романы об отважных рыцарях, прекрасных дамах и их любви, которую веками прославляли в песнях. И в то же время иногда кидает томные взгляды то на служащих ее матери воинов, то на проходящих через Кэзилхиль менестрелей, то вообще на недавно прибывшего из столицы молодого священника. Словом, даже гнева богов не боится, да вот только и его, и осуждения людей опасаются те, с кем красавица хочет разделить свои грехи.
Осталось понять, как это может помочь Джофруа. Но придумать ничего не получалось.
Шумевшие вокруг люди окончательно сбивали с мысли. Это был один из самых дорогих постоялых дворов в городе, спасибо деньгам лорда Локкорба, но отвлечь могли не только пьяные драки городской бедноты. Мимо стола чинно проплывали степенные купцы, формой похожие на собственные кошельки, и пробегали разодетые в пух и прах дворянские сыновья, готовые содержимым головы поспорить с пустотой сундуков их разоренных отцов. В углу пристроилась перезревшая девица, хихикающая и прикрывающая лицо краем накидки каждый раз, когда на нее смотрел мужчина.
– Не хотела б, чтобы на нее смотрели – не намазывалась бы благовониями так, что рядом с ней дышать невозможно. Кстати, эти черные брови нарисованы не слишком умелой рукой, – раздался сзади смутно знакомый насмешливый голос.
Джофруа оглянулся.
– Нарчессо?
– Он самый. Никогда не знаешь, куда судьба занесет, и кого там встретишь, правда?
Правда. Когда Джофруа, ступая на палубу очередного нагруженного товарами корабля лорда Локкорба, бросил последний взгляд на чужой цветущий берег и на человека, на этом берегу оставшегося, он и не думал, что их пути когда-нибудь смогут снова пересечься.
Проворачивая сомнительную сделку, грозившую превратить в банкротов купцов сразу двух государств, они сработались, даже стали приятелями. Угрюмый северный рыцарь незаметно для себя поддался обаянию казавшегося беззаботным южного… Кем же Нарчессо на самом деле был? Черты лица и иногда манеры выдавали в нем человека благородного происхождения, но свою принадлежность к знатному роду он подтверждать не собирался: говорил, что всего добился сам.
Его одежда была достаточно безвкусно-дорогой, чтобы жены местных рыбаков считали его важным господином, а голос – достаточно приятным, чтобы окна домов в самых богатых кварталах распахивались и на черные лихо растрепанные кудри певца почти непристойной серенады летели цветы и выведенные изящным почерком любовные письма.
Как-то раз, спрятав такое письмо за пазуху, Нарчессо предложил Джофруа зайти вместе с ним. В доме их встретила смуглая красавица в закрытом платье, очень обрадовавшаяся тому, что этим вечером в ее спальне окажутся два гостя вместо одного.
Вот уж воистину народ, живущий в безбожии и разврате. Джофруа тогда все время казалось, что он попал на какой-то непрекращающийся карнавал – настолько все было не так, как должно было быть. В этом странном, вывернутом мире и люди были странные. Может поэтому холодный, сдержанный Бальтазаре взял себе имя, порожденное этим миром?
Мысли о Бальтазаре заставили задуматься о другом. Оказавшись вдали от него – впрочем, какая тут даль: их разделяли крепостные стены Кэзилхиля, преграда, выстроенная руками людей, а значит и преодолимая для человека, но почему-то сейчас значившая особенно много – Джофруа растерял всю свою уверенность. Теперь, в одиночестве шумного города, среди обывателей, живущих повседневными заботами и мелкими надеждами, все произошедшее казалось страшно далеким. Деньги лорда Локкорба, все еще тяготившие карман, явно намеревались вернуться к своему владельцу, как они это делали обычно, но на этот раз еще и хотели увести Джофруа за собой. А еще его мучила совесть, голос которой просыпался так редко, что не давал ни привыкнуть к себе, ни научиться защищаться.
Обмануть лорда Локкорба, изо дня в день откладывающего свое отбытие ко двору, или Бальтазаре, мечущегося бессонными ночами в ожидании мести и – в это хотелось верить – возвращения Джофруа?
Интересно, маги умеют замедлять время? Просто чтобы дать тем, кто защищает их – как глупо звучит, не хватало только поклясться одержать победу в честь Бальтазаре, – возможность оглядеться и подумать. Но такой возможности не было. Взбесившее время рвануло, будто его пришпорили, сбросило Джофруа с казавшейся такой широкой спины и умчалось далеко вперед, оставив едва заметный след.
– Эй, что с тобой? – Нарчессо все еще стоял рядом и внимательно смотрел, ухитряясь одновременно заглянуть под покрывало проходящей мимо священницы и небрежно переброситься парой слов с хозяином постоялого двора.
– Да так.
Не рассказывать же все неожиданно встреченному случайному знакомому. Особенно такому, который может счесть это все забавной игрой и вступить в нее, причем не на твоей стороне. Даже если он садится рядом с тобой, принимая вид почтительного слушателя.
– Бабы?
Неизменно галантный Нарчессо, способный назвать окручиваемую им женщину тысячей нежных слов, всегда предпочитал обсуждать любовные дела именно таким тоном.
– С чего ты взял?
– Да у тебя это на лице написано. Что, не дает?
Джофруа пожал плечами – мол, все не так просто. Своим умением держать язык за зубами он мог по праву гордиться, но понимал, что за одним словом всегда следует другое, и ловкому южанину не составит труда ухватиться за одно и вытянуть все.
Хозяин сам, подобострастно улыбаясь и едва не кланяясь, притащил вина – похоже, рассчитывал содрать за него немало денег.
– Нельзя же оставить столь знаменательную встречу без хорошей гулянки! – воскликнул Нарчессо, потрясая своим кубком, как великий полководец – оружием.
– Я буду пить не больше тебя. К слову, давно это ты разбогател? – Джофруа был полон подозрений. Где-то на краешке сознания мелькнула мысль о том, что сейчас не время пить вообще, но слишком уж пленительным казалось забвение, обещаемое волшебной пурпурной жидкостью.
– Я не разбогател. Это – последние.
Новенький золотой, отправленный в полет легким движением руки, оказался у хозяина. Монета мягко блеснула, и тот же блеск проскользнул по лицу Нарчессо, замерев ярким пятнышком на его удивительно белых зубах, обнаженных в хитрой и хищной улыбке.
– Какие же все-таки северяне слабые!
Нарчессо хлопнул порозовевшую девицу пониже спины, учтиво открывая перед ней дверь. Хозяйская дочка – кажется, это была она – бросила на него томный взгляд и послушно скрылась.
– Ага, наши предки не хлестали эту виноградную гадость с утра до ночи… – Джофруа поморщился, чувствуя, что невидимые обручи сжимают его голову, будто она и есть бочка с «виноградной гадостью». – Стой. Что я говорил вчера?
– О, – Нарчессо был так жизнерадостен, будто и не пил вчера. – Много всего интересного. Не будь ты моим другом, я бы уже был у графини и рассказывал ей, что ее дочери собирается мстить один никому не известный рыцарь, наемник лорда-выскочки. Мстить за обиду, нанесенную любовнику этого рыцаря. Но я подумаю о том, чтобы не причинять несчастной женщине страданий, заставляя выслушивать такие мерзости.
Джофруа сел на кровати. Конечно, следовало просто вскочить и придушить гаденыша на месте, но каждое движение так отдавалось в ставшей огромной и очень чувствительной голове.
– Чего ты хочешь?
– Сразу к делу? Чудно. Есть у меня одна мыслишка…
а
Кидаю ссылочку lib.rus.ec/b/99472/read.
Там очень ярко показано, как речь рационала отличается от иррациональной речи. Причем показано на примерах.