В один из вечеров он приносит домой тыкву. Огромную, просто гигантскую, мать её, тыкву. Едва удерживает обеими руками. Улыбается наполовину виновато, наполовину чуть ли не нахально. Для полноты картины не хватает только разведённых в жесте ну-что-ж-теперь-поделать рук. Впрочем, рыжий овощ-мутант, скрывающий треть длинного серёжиного тела выглядит эффектней любого жеста. Олег прикрывает глаза и чуть нервно потирает переносицу. Потом скрещивает руки на груди и вздохнув, всё-таки произносит: - Если ты сейчас скажешь, что это - наши продукты на ближайшие несколько дней, я заставлю тебя жрать это всю ночь. На моих глазах. Серёжка оскорблённо фыркает. - Я не трогал деньги на продукты. Это мои, специально отложенные на тридцать первое, - тут он чуть бледнеет и сжимает губы, - помогимнепожалста... Олег едва успевает подхватить падающую тыкву. Аккуратно приземляя её на пол, он цепляется взглядом за чужие худые руки, слышит вздох облегчения и думает о том, что если его сосед чего-то захочет - он сделает невозможное. Например, притащит чёрт-знает-сколько-килограммовое чудовище растительного происхождения без посторонней помощи и потратит на него же последние личные деньги. Олегу даже немного жаль, что желания Серёжи - это в большинстве случаев редкостная херня.
Серёжа берётся за нож с таким решительным и подготовленным видом, что последовавшее спустя секунд десять шипящее ругательство почти становится для Олега неожиданностью. Почти. Он провожает скользнувшую по пальцу капельку крови немного затуманившимися глазами и механически спрашивает: - Пластырь? Серёжа отрицательно мотает головой и быстро слизывает кровь. Осуждающе смотрит на снова выступившую красную жидкость и засовывает палец в рот, скашивая глаза на недорезанную тыкву. Олегу кажется, что он сейчас умрёт. Или что-нибудь сделает. Что-нибудь плохое. Вместо этого он молча берёт нож и сосредоточенно вырезает плодоножку. Серёжа благодарно улыбается и чуть погодя старательно вычищает внутренности будущего Джека ложкой. Олег уходит на балкон, подышать свежим воздухом и никотином. В конце концов, наедине с ложкой Серёжа в безопасности. А на кухне жарко.
Работу по вырезанию злобно скалящейся рожи Серёжа тоже берёт на себя. - Я не могу порезаться дважды за один и тот же день, - говорит он, - я же не настолько конченный криворук. Олег хмыкает, но ничего не говорит, увлёкшись зрелищем постепенного проявления дьявольской мимики на выпотрошенной тыкве. Это отвлекает от зрелища плавно двигающихся серёжиных рук.
- Эй, друг, просыпайся. Олег недовольно щурится. На него смотрят две пары глаз. Чёрные, мёртвые, холодные. Тёплые, светло-карие, живые. Серёжа бесцеремонно хлопает тыкву по верхушке, привлекая внимание и довольный, продолжает: - У нас есть какие-нибудь свечи? - Только церковные. Моя мать приносила. Где-то лежат. Оставь так, только пылающей в квартире тыквы не хватало. Серёжка придирчиво разглядывает своё творение и хмурится: - Нет. Тащи.
Серёжа, не улыбаясь, смотрит светильнику Джека прямо в вырезанное острым ножом лицо. Они выключили электрический свет и теперь, эта хамски ухмыляющаяся рожа с пылающими глазами единственный источник света. - Ну как, чувствуешь атмосферу Хэллоуина? - Серёжа спрашивает очень тихо, не поворачиваясь. Олег не смотрит на тыкву, Олег близоруко вглядывается в его лицо и почему-то думает о том, как же всё это кощунственно. Не из-за церковной свечи, поставленной в уродливую тыкву, нет. А из-за его близости, из-за пропитавшего их обоих дурацкого запаха тыквы, приставучего запаха дыма, звука учащённого дыхания. - Чувствую, - Олег отзывается почти спокойно. И судорожно выдыхает только тогда, когда Серёжа, всё ещё не отрывая взгляда от жёлтых бездушных глазниц, осторожно переплетает их холодные пальцы.
В один из вечеров он приносит домой тыкву. Огромную, просто гигантскую, мать её, тыкву. Едва удерживает обеими руками. Улыбается наполовину виновато, наполовину чуть ли не нахально. Для полноты картины не хватает только разведённых в жесте ну-что-ж-теперь-поделать рук. Впрочем, рыжий овощ-мутант, скрывающий треть длинного серёжиного тела выглядит эффектней любого жеста.
Олег прикрывает глаза и чуть нервно потирает переносицу. Потом скрещивает руки на груди и вздохнув, всё-таки произносит:
- Если ты сейчас скажешь, что это - наши продукты на ближайшие несколько дней, я заставлю тебя жрать это всю ночь. На моих глазах.
Серёжка оскорблённо фыркает.
- Я не трогал деньги на продукты. Это мои, специально отложенные на тридцать первое, - тут он чуть бледнеет и сжимает губы, - помогимнепожалста...
Олег едва успевает подхватить падающую тыкву. Аккуратно приземляя её на пол, он цепляется взглядом за чужие худые руки, слышит вздох облегчения и думает о том, что если его сосед чего-то захочет - он сделает невозможное. Например, притащит чёрт-знает-сколько-килограммовое чудовище растительного происхождения без посторонней помощи и потратит на него же последние личные деньги.
Олегу даже немного жаль, что желания Серёжи - это в большинстве случаев редкостная херня.
Серёжа берётся за нож с таким решительным и подготовленным видом, что последовавшее спустя секунд десять шипящее ругательство почти становится для Олега неожиданностью. Почти.
Он провожает скользнувшую по пальцу капельку крови немного затуманившимися глазами и механически спрашивает:
- Пластырь?
Серёжа отрицательно мотает головой и быстро слизывает кровь. Осуждающе смотрит на снова выступившую красную жидкость и засовывает палец в рот, скашивая глаза на недорезанную тыкву.
Олегу кажется, что он сейчас умрёт. Или что-нибудь сделает. Что-нибудь плохое.
Вместо этого он молча берёт нож и сосредоточенно вырезает плодоножку.
Серёжа благодарно улыбается и чуть погодя старательно вычищает внутренности будущего Джека ложкой. Олег уходит на балкон, подышать свежим воздухом и никотином. В конце концов, наедине с ложкой Серёжа в безопасности. А на кухне жарко.
Работу по вырезанию злобно скалящейся рожи Серёжа тоже берёт на себя.
- Я не могу порезаться дважды за один и тот же день, - говорит он, - я же не настолько конченный криворук.
Олег хмыкает, но ничего не говорит, увлёкшись зрелищем постепенного проявления дьявольской мимики на выпотрошенной тыкве. Это отвлекает от зрелища плавно двигающихся серёжиных рук.
- Эй, друг, просыпайся.
Олег недовольно щурится. На него смотрят две пары глаз. Чёрные, мёртвые, холодные. Тёплые, светло-карие, живые.
Серёжа бесцеремонно хлопает тыкву по верхушке, привлекая внимание и довольный, продолжает:
- У нас есть какие-нибудь свечи?
- Только церковные. Моя мать приносила. Где-то лежат. Оставь так, только пылающей в квартире тыквы не хватало.
Серёжка придирчиво разглядывает своё творение и хмурится:
- Нет. Тащи.
Серёжа, не улыбаясь, смотрит светильнику Джека прямо в вырезанное острым ножом лицо.
Они выключили электрический свет и теперь, эта хамски ухмыляющаяся рожа с пылающими глазами единственный источник света.
- Ну как, чувствуешь атмосферу Хэллоуина? - Серёжа спрашивает очень тихо, не поворачиваясь. Олег не смотрит на тыкву, Олег близоруко вглядывается в его лицо и почему-то думает о том, как же всё это кощунственно. Не из-за церковной свечи, поставленной в уродливую тыкву, нет. А из-за его близости, из-за пропитавшего их обоих дурацкого запаха тыквы, приставучего запаха дыма, звука учащённого дыхания.
- Чувствую, - Олег отзывается почти спокойно.
И судорожно выдыхает только тогда, когда Серёжа, всё ещё не отрывая взгляда от жёлтых бездушных глазниц, осторожно переплетает их холодные пальцы.
а.
Автор, это было чертовски эротично!
F-fantazy, мне нравится то, что вы увидели это так
Laura*La, Гость, спасибо за отзывы)
а.
а.