[socionicfics]

Т14-1 dark!Альфа: Робеспьер - владелец пары мебельных фабрик с одной стороны и крупный оружейный барон с другой. Роб злодей по типу Мориарти - умен, хладнокровен, расчетлив и не гнушается ничем для достижения цели. На фабриках помимо столов и стульев, можно заказать шикарные гробы. Гюго - молодой предводитель банды анархистов и пироман, в свое время взятый Робеспьером под крыло. Дюма - помощник мэра, миловидный молодой человек, охотно делящийся многочисленными рецептами готовки и так же охотно плетущий интриги и манипулирующий людьми. Дон - наемник-энтузиаст, работающий не столько ради награды, сколько ради удовольствия от процесса. Берется за любую работу и совершенно безбашенный. Альфа готовит покушение на мэра. Пейринги и остальные ТИМы по желанию. Хочется увидеть Альфу не как толпу няшных идиотов.

@темы: Гюго, Дюма, Дон Кихот, Робеспьер, выполненные заявки, Т-14

Comments

[Гость]

2348 и не конец. Продолжить?
Робеспьер похож на Мориарти Гая Ричи. Только гораздо моложе.


Штормовой ветер стучался в окна, невидимой рукой тревожил сад, гнул пальмы и кипарисы. Ткани тентов натягивала искусственная судорога, они хотели улететь вслед потоку. Море неподалеку взбесилось, выплевывая на берег волны, с ожесточением, ненавистью.
Но в стеклянной комнате, в покое, окутанный лишь мелодией сюиты из «Пера Гюнта», Максимилиан Робеспьер неспешно раздумывал об убийстве мэра. Не то, чтобы у него были личные счеты или ему не нравилась политика коррумпированного правительства, но сам Робеспьер, одаренный исключительными способностями, захотел власти.
Идея пришла к нему случайно, вместе с государственной проверкой. Столкнувшись с необходимостью открывать секреты святая святых, то есть, собственной компании, Максимилиан ощутил некий дискомфорт. Более того, некое насилие, как будто бы его вывели голым на главную площадь столицы. Содрогаясь от отвращения, приказывая подчиненным ворошить архивы или открывать сейфы, а то и лаборатории, Робеспьер думал о том, как эти жалкие сонные чиновники, тупорылые инспекторы будут копаться в его гениальных замыслах, как педофилы в детском белье. И тогда в нем родилась ненависть к правительству, к законам, ко всей стране, собственно.
Покупать разрешения и документы, как все, было верхом глупости. Это означало прикармливать и без того ожиревших чиновников, которые с каждым годом будут требовать все больше. И тогда Робеспьер вспомнил о замечательном российском опыте «народников», о некой методе, разработанной первым русским революционером Ткачевым. Политическое убийство. Массовое-одиночное, то есть, террор. Это существенно зачистит штат, к тому же, наследник убитого мэра будет куда осторожнее, особенно если Максимилиан ему чуть намекнет.
Обдумав хорошенько свое решение, Робеспьер разработал подробнейший план, вплоть до поставщиков необходимого оборудования. Но одно его тревожило – возможность затянуть эту войну. Несмотря на то, что практически с университета Максимилиан наращивал свой капитал, продавая оружие во всех странах мира, и в наследство ему досталось пять крупнейших фабрик по производству мебели в Европе, а шестую он основал сам и объединил все в концерн, создавая видимость конкуренции…
Что из себя представляют его средства, его капитал, его усилия по сравнению с ресурсами, доступными государственной машине? Экономика его страны, к сожалению, переживала рост, а президент охотно тратился на армию и полицию, чтоб его.
Тогда Максимилиан понял, что в одиночку ему не развалить существующий строй. И, скрепя сердце, он решил найти подходящих людей для медленной и точечной атаки на карточный домик всей государственной машины. Он был уверен, что стоит только подточить основы, а конструкция сама и падет, когда слегка подуешь.
И вот, в своей стеклянной комнате, когда за спиной его свирепствовал шторм, а впереди него сидел человек, подходящий, возможно, как нельзя лучше, Робеспьер вдруг почувствовал усталость.
Максимилиан недавно пережил свое двадцатишестилетие, очередную дату, что отмечала его биологический возраст. Судя по всему, молодой мужчина достиг расцвета собственных способностей. И, конечно, тело тоже было образцом совершенства, на какое только мог быть способен Робеспьер. Высокий, очень худой, жилистый, бледный, с тонкими, но сильными пальцами, аккуратными, будто выточенными, чертами лица, густыми черными волосами, что всегда идеально обрамляли виски и чуть падали на лоб, при этом закрывая уши. Синие, холодные глаза выдавали в нем кровь ирландца, изящность движений и подчеркнутый аристократизм – француза. Робеспьер был и тем и другим, но имел гражданство еще в трех странах и не под своим именем. И знал в совершенстве около десяти языков, в том числе мертвые: латинский и греческий.
Идеально белая рубашка без галстука и костюм темно-синих оттенков – вот его извечная броня. Ни одна живая душа, кажется, не видела его вне этой упаковки, и уж точно невозможно было предположить, что он согласится для кого-нибудь ее снять. Своим видом он казался нечеловеком, тщательно соблюдая субординацию и возводя тайну собственного слабого тела до табу. Даже доктор не знал, как выглядит его грудная клетка или лодыжки. И надо сказать, Робеспьер всячески осторожничал, чтобы не давать повода врачам когда-либо раздеть его, путь и для операции.
Робеспьер думал, что его уродливо-слабое, белое тело увидят лишь один раз, в глубокой старости, когда его придется омыть, перед тем как одеть и уложить в гроб. И он лелеял эту мысль, как лелеют чувство безопасности.
Но человек перед ним, тот самый первый возможный союзник, был настолько противоположен Максимилиану, что некая брезгливость, естественная при таком случае, все же вызывала сомнения насчет правильности кандидатуры. А потому Робеспьер его испытывал.
Перед ним сидел молодой парень, впрочем, ему было двадцать четыре, и все же он выглядел только на шестнадцать. Нескладный, низкий, удивительно худой, он казался гораздо меньше Максимилиана, школьником, какой-то ошибкой. Впечатление усугубляло то, что он был какой-то растрепанный, его соломенные волосы были в беспорядке, а наивный взгляд ребенка не располагал к доверию. На нем были джинсы, художественно или случайно рванные на коленях, растянутая красная майка и ядовито-зеленый с черным шарф, скручивающий его шею так плотно, будто змея. Сам он был англичанином, но как только Максимилиан вслух посетовал на латыни, что за времена и нравы, ему ответили Ювеналом и площадной бранью в духе Катулла. Правда, акцент был ужасен, отчего Робеспьер вздрогнул, чувствуя чудовищную дисгармонию.
Парень называл себя Мэт, вероятно от Мэтью, но Робеспьер нашел его как «AVrelius», а позже как Алонсо. В сущности, у него было много имен, в том числе целые фразы, типа «белый конь прыгает через клетки». И это как раз решил проверить Максимилиан.
- Вы видите Bűvös kocka? – и с этими словами он указал на небольшой кофейный столик, где за исключением кубика Рубика ничего не было, - Я хочу, чтобы вы собрали его.
Мэтью усмехнулся:
- А еще решил задачи по математики, два-на-два равно четыре, да, господин «как-вас-там? Я думал, что вы дадите мне работу… о, глядите, в этот раз за 20 комбинаций! Я такое помню лет в шесть, - Мэт, очевидно, не мог сидеть на месте и минуты, и, готовясь ответить насмешливо на примитивные задачки Максимилиана, незаметно взял «головоломку». Пока он думал, что сказать, пальцы сами выбрали нужные комбинации.
- Хорошо, - сухо резюмировал Робеспьер, вглядываясь в молодого человека, - Вы любите задачи посложнее, не так ли? Могу я предложить вам головоломки да Винчи?
- Скука, - махнул рукой Мэт и начал отсчитывать что-то ногой. Скорее всего, время. Он сидел, как на иголках, беспокойно оглядываясь вокруг.
Максимилиан чувствовал, что злиться, но все же взял себя в руки:
- Шахматы?
- Я вас выиграю. Скука.
- Что если я вам предложу одну крайне занятную головоломку? В ней два миллиона девяносто шесть и четыре детали. И, разумеется, я предлагаю вам партию в шахматы со мной. Одновременно, - сдерживаясь, чувствуя себя совершенно униженным столь жалким человеком, но слишком зависимым от обстоятельств, Максимилиан старался говорить четко и холодно.
Мэт перестал отбивать ногой ритм:
- Валяйте. Два миллиона – это уже не та скучно, - и он по-дурацки ухмыльнулся, - Кстати, у вас есть что-нибудь пожевать? Мозг работает, желудок крутит. Жрать хочется так, что переночевать негде.
- Вы можете… - запинаясь, чувствуя ненависть и отвращение, чеканил Робеспьер, - Вы можете располагаться, как вам удобно. Я обеспечу вас всем… необходимым.
Наконец, на серебряном подносе принесли матовое яйцо на подставке, и, при виде этого яйца Мэт оживился, глаза влажно заблестели, а руки сами потянулись к игрушке. Не успел Максимилиан привнести справку, откуда оно и сколько у него ушло часов на его сборку, как Мэтью сжал его в кулаке, сломав ровный строй и с большим удовольствием рассыпал детали по подносу, услужливо подставленному для текущего варварства.
- Пинцет! Эй, в доме есть пинцет? – прикрикнул на слугу Мэт, с восхищением рассматривая микроскопические детали, похожие на крючки и пластинки.
У Робеспьера от поднявшейся суматохи заболела голова. К тому же, его гость влез с ногами на софу, наклонился над столиком, придвинув его вплотную, вытребовал себе монокль с тремя уровнями увеличительных стекл, принадлежавший ранее голландскому ювелиру XIX века. Мэт без всяких стеснений стащил монокль с витрины коллекций Робеспьера, заметив их в коридоре, на подходе к кабинету.

[Гость]

Спустя час и двадцать минут, когда мигрень перестала терзать Робеспьера, и когда его гость сколько-нибудь угомонился, перестал чавкать бутербродами и требовать все новые инструменты, состоялся настоящий разговор. Они обменялись несколькими ходами, когда Мэт не жевал и не подцеплял микроскопические детали, и, чувствуя, что нашел себе равного, Робеспьер начал излагать свою идею. Неохотно, медленно, оговариваясь.
- Вы, как специалист в области…
- Как подрывник, короче, ну? - поторопил его Мэт в десятый или одиннадцатый раз.
- Мне необходима ваша компетенция и некоторые предложения…
- Да рвануть я могу за сотню долларов, вот искусства ради! – вдруг выпалил Мэт, - За яйцо, если подаришь, вообще бесплатно! Хотя нет, вот соберу и не нужно. Да просто так рвану, чего там.
- Вам не нужны денежные гарантии? – удивленно изогнул черную бровь Робеспьер, для которого заявление было диким.
- Материалы. Детали там, детонаторы. Могу из хлама собрать, но типа не гарантирую, - задумчиво пробормотал он, не отвлекаясь от яйца.
- Вы… простите… ради чего вы пошли на контакт со мной? – попытался найти подвох Максимилиан.
- Мне часто не платят. Ну и хрен с ними. Деньги – просто скучно отпечатанная бумага. Я люблю, когда весело. Когда что-то новое. Не знаю, как сказать… вот чтобы посложнее!
- Вы энтузиаст?
- Да один хрен, как назовете, - по-дурацки улыбнулся Мэт.
- Вас не будет беспокоить то, что пострадают невинные люди, может быть дети или старики? Обычно люди не идут на эту работу просто так. Есть ненависть к обществу, неудовлетворенность, социальная отброшенность… - говорил Максимилиан, вглядываясь в гостья. К сожалению, обширные знания наследника мебельного бизнеса исчерпывались теорией, людей он не видел и не понимал.
- Да плевать. Не хочу думать о всякой… О, шах и мат вам! – по-детски обрадовался Мэтью, добираясь до короля Максимилиана.
Больше выдержат его Робеспьер не мог.

***
Мэт прогостил в его загородном доме около трех дней, точнее, два дня и шестнадцать часов. Около тридцати шести часов Мэтью собирал головоломку, практически не отвлекаясь. Требовал кофе или бутерброды, крошил и пачкал майонезом персидский ковер и кожу софы, а, завершив яйцо, тут же вырубился. Он проспал шесть часов, сам добрел до кухни, игнорируя камеры и охрану, набил свое бездонное тощее брюхо тем, что попалось, начиная от французских эклеров и заканчивая двумя банками пива Heineken. Уходя, он невозмутимо увернулся от брошенной вслед сковороды, когда свирепая миссис Дулитлл подняла ор на ночного расхитителя холодильника.
В эту же ночь по всем каналам промчалась ужасающая весть – кто-то вскрыл хранилище банка, того самого банка на черном рынке, через который проходили аналоговые финансовые операции. Более трех миллиардов долларов уплыло из рук прежних владельцев.
Закончив работу, Мэт опять вырубился на несколько часов, и только разъяренно-ледяной голос Робеспьера с посылом «я такого не потерплю! преступление в собственном доме! как вы можете держаться этой методики!» смог разбудить его.
В целом, оба договорились.


***

Несмотря на беспечную жизнь, которую вел Мэтью, он был действительно беспринципным ублюдком и действительно не страдал за содеянное. Теракты на ближнем востоке во многом были спроектированы им, особенно если дело касалось подготовки бойцов. Он развязал войну между торговцами оружием, тем самым сделав 30% всего оружейного рынка доступным даже для бедных слоев населения. Он продавал идеи, а потом эти идеи испытывали на заключенных или даже детях. Мэт спокойно высчитывал, при какой температуре кожа человека свернется и станет коркой, когда мясо угольками ссыпается с костей, за сколько секунд можно пожарить человека определенного веса. Он знал массу и бронебойность пуль, мог изготовить такие, что они проходили сквозь бронежилет и застревали где-нибудь в грудине или печени, обеспечивая верную смерть.
Для него все это было игрушкой, временным занятием, решением важного вопроса. Он не брал ни особых денег, ни особых обещаний, не сковывая ничем те силы, что использовали его рабочие идеи по-полной, совершенствовали оружейную систему и возможности массового уничтожения вообще.
Предложение Максимилиана было кстати. Недавно Мэт взялся за создание нового химического оружия, которое могло бы действовать локально и быстро нейтрализовать свои отравляющие вещества. Новый газ, который распадался за пару секунд, убивая мгновенно, с первым вдохом, и при этом терял свои свойства уже через пару минут. И Мэтью нужна была испытательная площадка. Люди. Жертвы. Белые мыши.
Робеспьер обещал дать ему все для эксперимента. И Мэт согласился, не раздумывая.



***


В политике побеждают либо талантливые, либо изворотливые. Остальные лишь тянут лямку должности. И когда-нибудь эту должность у них отберут.
Александр Дюма был весьма перспективным молодым человеком, не политиком, но карьеристом. Ему было около двадцати восьми лет, но его статная фигура и лучезарная улыбка делали его моложе, приятнее, вкрадчивее. Безупречно уложенные светлые волосы в духе английского денди, дрогой костюм, золотые часы и машина – все это он получил, став помощником мэра, недалекого и раньше времени одряхлевшего педанта. Очень скоро все дела в городе перешли в руки Александра, но это не дало ему особых перспектив. Умея войти в любой дом, построить долговременные отношения и стать эталоном вкуса и манер, он не мог добиться ничего в карьерной сфере. Благо, речь шла скорее о провинции, чем мегаполисе, здесь было больше аграриев, чем промышленников, а предприниматели держали семейный бизнес, мало заботясь о его расширении. Тихие долины, низкий уровень преступности, давно знакомые и приятные лица… В общем, Дюма мечтал о тихой карьере, без особой борьбы на выборах, без сумятицы в налогах, о благостной тишине.
Но Робеспьер планировал разрушить это сонное царство. Он и его концерн, планировали новую инфраструктуру, которая быстро бы довела городишко до уровня небоскребов и цены в тысячи долларов за квадратный метр. Бензин, недвижимость, бары – все это могло подорожать, а, значит, мелкие промышленники вскоре бы разорились, а на месте ферм построили бы парковки и закусочные. И уж конечно такому бездарному политику, как Дюме, в таком жестком и конкурентном мире не задержаться.
Хвала господу, Дюма сообразил, что противостоять такому, как Робеспьер – себе дороже. Он добивается поставленных целей любой ценой, и молодой человек был бы убит вместе с мэром, если бы не перешел на сторону его противника. Максимилиану нужен был свой человек, такой, чтобы ему безоговорочно доверяли, чтобы его предательство казалась неслыханной дерзостью и заявлением сумасшедшего. Внедрить новое лицо было бы слишком долго, а потому Александр быстро договорился с Робеспьером.
В обмен Максимилиан планировал поставить мэром Дюму, и, используя его, как марионетку, продолжить расширение собственной империи. Чтобы заполучить желаемую власть, можно было выдвинуть Дюму в президенты, тем более, что он пользовался исключительным расположением народных масс, завоевывая их конфетной внешностью и приторной улыбкой, а не зажигательными речами. Плюс у Александра был исключительный «кулинарный» юмор, что помогло бы ему получить голоса всех домохозяек страны, как минимум. Еще ни один кандидат в резиденты, пусть и возможный кандидат, не умел так лихо учитывать интересы женщин, рассказывая про специи к рыбе, как яркий пример дозировки жестокости и права в государстве.
И Александр принялся следить за мэром, с чем удачно справлялся. Он писал эмоциональные, но достаточно исчерпывающие отчеты о его деятельности и, Робеспьер, неизменно холодно и вежливо отмечающий «лишни экзальтации», все же был им более или менее доволен.

[G. Addams]

Автор, я не знаю, как насчёт втимности, но образы персонажей у вас такие чудесные! Просто... просто ну очень здоровские Читал сначала ради заявленного сюжета, к концу понял, что прочитал ради ваших персонажей) Очень яркие и вкусные.

[voidy things]

аааа, ее все-таки начали, начали выполнять! дааааа! автор, любовной радиации вам порцию
ни разу не з.

[Vranja]

продупродупродупроду!

[цундере-аналитик]

а я-таки жажду продолжения.

[Гость]

Еще 1380
Появился пейринг

Именно Александр Дюма подсказал Робеспьеру беспроигрышный вариант достижения победы на выборах в провинции, а потом в стране. Для этого нужен был враг, некая угроза, которая заставит бестолковое человеческое стадо уничтожать старых правителей, само собой. Покажи им угрозу, создай ее – и вот уже митинги, демонстрации, толпы недовольных. Особенно если правительство не может схватить угрозу, если она неуловимая, если она подвижная, если она похожа на социальные меньшинства, типа фашистов, хиппи или…
Или анархистов.
Такая банда была, но чахла, поскольку не имела средств, и преследовалась правительством. Некий Гюго, парень двадцати лет, высокий, красивый, черноокий и страстный, чем-то напоминающий Че Гевару, мог быть полезен Робеспьеру. И Максимилиан принял решение обеспечить финансово свободные политические силы.
В той же стеклянной комнате встретились трое: холодный, тонкий и бездушный Робеспьер, смущенный и крикливый, как все мексиканцы, Гюго, чье настоящее имя было загадкой, и улыбчивый и розовый, как младенец, Дюма. Гюго с жаркой южной кровью, со светлыми идеалами в душе, считавший, что любое государство – насилие над личностью человека, что не нужно его, а только христианская община (как описал ее великий француз-предшественник, настоящий Гюго), быстро освоился и принялся разговаривать с Робеспьером на равных, игнорируя посредничество Дюмы, что сразу оскорбило его.
Робеспьер же, слушая юношеский идеалистический бред, почему-то хотел этому улыбаться, чего с ним никогда не происходило. Он вдруг ясно почувствовал доброту и честность в этом юноше, хотя людей не понимал и не ощущал. И раздраженные вставки от Дюмы, например о том, что анархисты успели кого-то ограбить и изнасиловать, уже не волновали Максимилиана. Он просто не слушал, поглощенный страстной идеей Гюго. Он даже подпустил его к себе, соглашаясь пожать крупную смуглую руку, не чувствуя никакой брезгливости. Дюму рукопожатием он не удостоил.
***
С самого начала Гюго понял, что он зависим, что его банда, благополучие его ребят зависит сугубо от этого холодного и тонкого француза, чей благородный облик мог покоробить любого мальчишку с улицы, кроме мексиканца. Привыкший глотать пыль родных улиц, драться за работу и кусок хлеба, жадный до красивых вещей и удобства, веселый в душе, Гюго быстро изучил своего «хозяина» и как-то само собой полюбил его до дрожи, до какой-то нервической реакции, когда распоряжения Робеспьера казались ему самым лучшим шансом выразить себя. Он был благодарен, что его «подобрали», как бывает благодарен хороший и преданный пес, и теперь, лишь завидя того человека, что дал ему еду и очаг, он лает и бросается под ноги, чувствуя безграничное счастье.
Голову кружила одна мысль, что такой аристократ, параноик и бездушный человек вдруг улыбался на его идиотские рассказы о собраниях партии, о демонстрациях, об отношениях. Гюго ничего не утаивал, приходил практически каждый день в стеклянную комнату, запыленный, уставший, но с неугасимым огнем в душе.
- И Майк, который белый такой, крупный, как лось из… а, да что там! Он предложил акцию «раздай супермаркет бедным». Эй, как думаешь, они смогут? Я думаю, что мы сможем, надо только начеку быть да легавых чуть придавить.
С минуту или две Робеспьер просчитывал комбинации, жертвы и расходы, а Гюго благоговейно молчал, стараясь ни к чему не прикасаться. Ему было стыдно за один ковер, что запылили его грязные ботинки.
- Поменьше бесчинства. Единичная акция. Без набегов на иные заведения. Проконтролируй, - наконец выдал свое решение Максимилиан, обращаясь вникуда, как будто бы не для Гюго.
- Сделаем, ты не боись! – махал рукой мексиканец, улыбаясь белоснежными зубами. И он действительно умудрялся проконтролировать своих безбашенных товарищей, таких же мексиканцев, либо белых, которым уже совершенно нечего было терять.
Только за один месяц мэр их городка пережил все стадии страха: анархисты жгли дома и машины, полиция бездействовала, запутавшись в хитроумно исковерканных приказах Дюмы, который создавал тут же панику, на месте, гоняя по кабинету обезумевшего старика-мэра. Это удавалось ему тем лучше, что в его честных, бычачьих глазах отражался первобытный, истинный страх, глубоко заложенный в подсознание. Страх прогореть на службе у Робеспьера, который, вложив столько собственных денег, не потерпит провала.
Собственно, Александр ошибался: Робеспьер ценил деньги умерено, считая их всего лишь средством, которое нужно грамотно использовать, рассчитывать, учитывать и приумножать. И уж никогда бы он не опустился до сторожа собственного богатства. И гневался скорее из-за крушения собственных планов, нежели из-за сумм.
Но эта ошибка Дюмы лишь подогревала его усердие, вынужденное, вымороченное, уже озлобленное, ведь в глубине души Александра раздражала его подчиненная роль. Настолько, что он перестал отпускать «кухонные шутки». Он затаил злобу на своего «повелителя», ожидая шанса, лазейки, чтобы сбросить с себя унизительную роль.
И он дождался своего шанса.
Наконец, общественность была готова, достаточно обескуражена бесполезностью властей и беспределом анархистов, чтобы принять убийство мэра и заводить новые порядки. Поэтому понадобился Мэтью, что как раз заканчивал разработки новой химической бомбы. Ему не доставало узнать подробности относительно помещений, окон, сквозняков и систем безопасности, а потому ему организовали встречу с Александром. Поскольку лишь он был вхож в кабинет мэра, лишь он был так же исключителен, его нужно было отравить, убить понарошку, но с возможностью чудесного воскрешения и исцеления на месте. Попав под действие газа, став жертвой, как и мэр, он тем самым избавлялся от подозрений. Меньше терний на пути, выше голоса при выборах.
Первая встреча прошла в единственном бизнес-центре, под эгидой «как я рад увидеть своего двоюродного племянника». В чем-то, конечно, Мэтью был схож с самозваным дядей, например, черты лица у того и другого напоминали джентльменов Англии конца XIX века, только вот физиономия Мэтью была основательно помятой, сказывались отсутствие сна и напряженная работа.
Дюма был мастером лезть в чужую личную жизнь, с легкой улыбкой он выуживал информацию, понимая намеками или через недомолвки привычки, предпочтения и маленькие слабости собеседника. И практически сразу Александр вычислил, что этот «гений и всезнайка» Мэтью тоскует по человеческому теплу и нормальной жизни. У него не было времени на женщин и хорошую еду, да и не умел он доставать и то, и другое, погруженный в искательство чего-то неведомого. Еще немного опросив подрывника, Дюма убедился, что у того полностью расшатана система «хорошо-плохо», а, вернее, сводилась к физическому «хорошо-плохо». Все остальное было просто возможным или невозможным. И Александр решился основательно поиметь этого мальчишку, завести его в рай, а дальше использовать по назначению – Дюма догадался, что Мэтью может противостоять Робеспьеру. Не с легкостью, но не менее виртуозно.
Этот тощий, недокормленный и недоласканный парень мог обеспечить Дюме пост мэра и без подачек Максимилиана.
Они встретились во второй раз, уже в доме помощника мэра, уже с хорошим алкоголем, от которого Мэтью, отвыкший пить что-то крепче пива, совершенно охмелел, забылся и с удовольствием откинулся на спинку кресла, растянув длинные худые ноги в порванных джинсах. Дюма, который мягко и вкрадчиво тем вернее спаивал парня, что внимательно слушал его разглагольствования, совершенно непонятные ему, Александру. Когда язык подрывника стал заплетаться, Дюма понял, что пора.
Он опустился на колени у кресла и дернул ремень рваных джинсов. Спустя минуту или две послышались тихие стоны и жесткая, тонкая ладонь легла ему на голову, чуть сжимая пряди волос. На вкус парень был сносным, а Дюма, хоть и не имел особого опыта, быстро справился с ним. Он был достаточно уверен, спокоен, так что смог увлечь мальчишку. Потянувшись за лаской, Мэтью быстро отдался ему, причем в тот же вечер, уже без алкоголя, разумно, по своему желанию.
- Да ты хорош! – присвистнув, одобрил он потом, когда оба лежали в постели, такой мягкой для Мэтью, что он совершенно размяк и перестал осторожничать. Дюма гладил его ребра, спускаясь к впалому животу и бедрам, неспешно, размеренно, нежно, внушая через прикосновение тепло и спокойствие.
- С шестнадцати лет, кажется, не целовался. Забыл к чертям, - растерянно продолжал мыслить вслух Мэтью, все так же довольно улыбаясь, поглощая ласки и покой, которые, казалось, исходят от Александра даже в момент, когда он спал. Холодные комнаты, мрачные и темные лаборатории, запах серы или еще какой гадости – все это было так далеко, так несущественно, потому что мир Александра состоял из бежевого, душистого постельного белья, дорогого вина и терпкой лени, удовольствия в ничегонеделении, новом для Мэтью.
Дюма оказался прав: немного внимания, ласки и еды полностью подчинили ему этого гения, у которого IQ превышал все нормы и понятия. И, что странно, Дюма тоже пристрастился к мальчишке: он с такой охотой пользовался обычным, повседневным комфортом помощника, так странно ценил его, будто открывал заново, как не могла никогда оценить и восхититься какая-нибудь гламурная девица из высшего общества или избалованная дочка местного агрария…
- Жаль, что его придется посадить в тюрьму, - притворно вздыхал Дюма, думая о том, что ему сделать с Мэтью потом. В чем-то неуклюжие поцелуи и размашистые, чуть болезненные поглаживания мозолистых, истертых об железо, ладоней, ему нравились. Как и хрупкие кости бедер, совсем как у пятнадцатилетних девчонок, с которыми теперь было опасно связываться, опасно для престижа.

[Vranja]

вечно донов наебывают и пользуют

[Гость]

Кто все эти люди(

[Гость]

Кто все эти люди(

специально для тупых и слепых в посте прописано. dark!Альфа.

[.Адриан.]

Автор- респект. У вас очень хорошо получается. Напишите продолжение, а?)

Автор, ох, давно мне так тексты не нравились **
Будем ждать продолжения~
А вот Дона жалко, да

[Гость]

специально для тупых и слепых в посте прописано

здесь запрещено оставлять негативные отзывы? извините, не знал.
Должно быть у нас разные представления о дарк!Альфе

[Гость]

Гость с негативным отзывом, позвольте узнать, как выглядит, а ваш взгляд, дарк!Альфа? Потрудитесь, пожалуйста, указать более конкретно на мои ошибки.
Надеюсь, администрация отнесется к этому с пониманием, и если мне не удастся исправиться, то следующий исполнитель получит более четкие указания.

Ray Wilson, маис, Дона еще рано жалеть. Все будет еще хорошо) Может быть)
.Адриан., напишу. Закончу, по крайней мере.
Спасибо за положительные и отрицательные отзывы. Если бы не положительные - бросила бы, если бы не отрицательные, не исправилась.
Поможете, а, гость?

(а)

[Гость]

Не то, чтобы у него были личные счеты или ему не нравилась политика коррумпированного правительства, но сам Робеспьер, одаренный исключительными способностями, захотел власти.

а как же квадральные ценности? Для альфы было бы более характерно любой ценой добиться своего, но обязательно основанного на идеях добра, справедливости и мировой гармонии. А для осуществления этой цели сгодились бы и убийства, и заговоры,и т.д.

[Гость]

Гость, спасибо за замечание. Я добавлю разговоров про добро и справедливость, поскольку альфе действительно надо об этом говорить. Но они не обязательно добро делают, а я, будучи из гаммы, пишу больше про реальные действия и реальные состояния, нежели вставляю диалоги, как вы заметили.
Можно было бы создать текст, как Дюма убивает за печеньки, а Дон случайно травит соседей газом, но я так не умею) Простите.
А Робеспьер захотел власти, потому что нарушили гармонию его планов, влезли в дела его фирм, отчего он понял, что нарушителей надо как-то убивать. По-моему, вполне похоже.
Будут еще замечания? С радостью учту.

[Гость]

нарушителей надо как-то убивать.

нарушителей надо как-то устранять... убивать - это сильно по-гаммийски)а мы альфа, мы добрые...иногда)
заинтересованно остановившийся Дон

[Гость]

из негативного: Дюма - дуализированный Есь, Роб - по факту Баль.

А текст чудесный, мне правда понравилось)

[Гость]

претензий больше не имею)
гость с негативным отзывом

[voidy things]

Для альфы было бы более характерно любой ценой добиться своего, но обязательно основанного на идеях добра, справедливости и мировой гармонии. А для осуществления этой цели сгодились бы и убийства, и заговоры,и т.д.

нарушителей надо как-то устранять... убивать - это сильно по-гаммийски)

вот кстати да. Несколько царапает (впрочем, если учесть, что автор гаммиец, оно и ясно). а так... продолжайте, автор, не останавливайтесь

[Гость]

Извините, пришла в голову идея, не могу молчать. Такой дарк, что хуже не придумать, на мой взгляд Место действия - современная Россия, шумиха вокруг пресловутого гомофобного закона. Гюго - предводитель православнутой банды вроде хоругвеносцев, Робеспьер - православнутый бизнесмен по типу Стерлигова, выгоняющий невенчанных сотрудников, финансирует все это, Дюма - православнутый политик по типу Милонова, Дон - ученый-фанатик. Все злодеяния творят ради идеи, но не могут отказать себе в роскоши, говоря на публику о аскетизме, тайно спят друг с другом и при этом демонстративно борятся с гомосексуализмом. В конце либо побеждает мракобесие, либо можно ввести в повествование гамму - либералов-гуманистов, которые срывают планы альфы.

[Гость]

Альфа и православие? анон, тебя совсем не в ту степь понесло. БЛ и ПГМ ни в каких позах не сочетаются.

[voidy things]

БЛ и ПГМ ни в каких позах не сочетаются.

ППКС, согласна с предыдущим гостем. Альфийцы скорее пойдут от обратного, т.е. с (хоть бы и мысленными) воплями "долой религиюцерковьПГМ!!1" пойдут устанавливать анархиюравенстводружбубратствожвачкувсем.
З.Ы. ну и гамма-либералы... мнэ, как-то не жуется эта идея не растет кокос

[Гость]

гамму - либералов-гуманистов

гыгыгы, оч. смешно. Вы соционику курили? или только собственный мозг

[zebadiah]

автор-кун, откройтесь в умыло, вам приз.

[Гость]

Автор не может раскрыться в у-мыл, он не зарегистрирован. Можете записать старый логин - Oksumoron.
Спасибо за терпение. И вообще.

Еще один отрывок:

- Гарантией всеобщего счастья всегда служит рабство народа, - говорил отец Робеспьера, когда он, сутулым и робким юношей, выслушивал нравоучения, похожие больше не книгу ядов, нежели на лекции по социологии и антропологии.
- Гарантией счастья всегда является долг, - яростным шепотом, испуганно и решительно, выступал Робеспьер.
Он до сих пор верит в это. Что корень проблемы – в ошибках других, что просто все недостаточно разумны в своих действиях, что они как животные, просто вторят своим желаниям, порабощая себя же. Что все исправимо.
Все исправимо, стоит поставить разум, как главный идол, главный культ. Перестать заботиться об удовольствиях и развлечениях, не заниматься лишним, не заниматься пустым. И тогда не нужно создавать многочисленные фабрики, излишне свободный рынок, где все грызутся друг с другом: поставщики с производителями, поставщики с поставщиками, производители с производителями… Если бы миллионы не потребляли, как бешеные, столько шкафов и стульев в год, не подгоняли цвета и формы, не ходили из фирмы в фирму, выжимая скидки… Ах если бы стандартизировать и мебель, и жизни, и сделать вообще все автономно и просто, ненавязчиво, а просто разумно. Может быть, тогда бы не пришлось скупать и спиливать леса, не пришлось бы гнать экологов с плакатами, не было бы случая с одной девушкой из «зеленых», которая совершенно внезапно погибла, когда толпа задавила ее.
Ведь стоит попытаться улучшить все, оздоровить, обновить, дать новую надежду. Робеспьер знал, что это не делается локально, что все труды падут прахом, стоит какому-то зарвавшемуся президенту подписать бумажку. Нет, его проект оздоровления общества должен быть масштабным, а для этого ему нужно больше власти. Ему надо переписать законы, усовершенствовать их исполнение, победить раз и навсегда коррупцию.
Правда, сейчас нужно сделать немного зла, сравнительно ничтожно, чтобы дойти до верхушки и сместить ее. Вот есть несколько тысяч несчастных, что пострадает, но ведь на другой чаше весов миллионы, которые будут жить лучше, правильнее, красивее. И дело будет не в отличных мебельных фабриках, которые не повышают цены и не дают спрессованные опилки вместо шкафов, а в том, что каждый может безопасно и честно купить все что угодно, получить какую угодно работу, съездить вовремя за границу, устроить ребенка в детский сад или получить гражданство… И не будет никаких теневых денег, ведь если устроить бизнес максимально прозрачно, то и налоги высокие не нужны. И армия при этом будет добровольная, сильная, с новой техникой. На все хватит средств, если каждый будет честен, разумен, совершенен.
Все эти мысли цеплялись одна за другую, так что Максимилиан видел свой план подобным паутине, где каждое звено согласно с другим звеном, где у всего есть цифры и расчеты. В свободное от дел время он брал конкретный сегмент, скажем, вопрос, сколько рабочих необходимо взять для капитальной стройки, а после – сколько рабочим нужно временного жилищного пространства, еды и промтоваров, зарплаты, чтобы они, как трудолюбивые муравьи, и днем и ночью, в три смены расширяли границы города, совершенствовали дороги и строили мосты.
Пальцы порхали над клавиатурой, тонкой и практически невидимой, виртуальной, и тут же, на мониторе вспыхивали графики, линии росли, переплетались, будто лоза, то поднимались, то опускались. Империя Робеспьера росла перед ним, выраженная в цифрах и долях, в схемах, которые пока понимал лишь он, Максимилиан.
С некоторых пор вместе с ним был Гюго, притихший и внимательный. Он приходил за советами, потому что никогда не читал Руссо и Марата, а также Маркса и Ницше.
- Понимаешь… у нас появились другие, не братья. Они не анархисты, а…
- Правые, - подсказывал Робеспьер.
На секунду лицо Гюго выдавало какую-то смутную радость, что его так просто поняли, но после, как будто что-то вспомнив, он помрачнел:
- Мы только хотим освободить всех, вырвать их из чудовищных лап этого…
- Левиафана, - вновь подсказал Максимилиан, продолжая работать.
- Да! И мы не думали воспользоваться имуществом каждого, ведь каждый должен сам бороться и добывать. Но при этом не нарушать заповеди «возлюби ближнего своего». Ведь можно быть вне государства и жить разумно? Зачем нам навязанные законы, когда над нами лишь сам Бог-управитель?
- Бог – категория высшая, - перебивал его Робеспьер, - Бога как будто нет, но он несет мораль, а потому необходим взамен существующему государству. Избавиться от сторожей, которых ничто не убережет.
- Я в этом не сильно понимаю, но я думаю, что мы на одной стороне? – смутившись, с какой-то надеждой бормотал мексиканец. Ему только не нравилось, что Максимилиан не верит в Бога, но все равно чувствовал в его словах ту же правду, что нес в себе сам Гюго.
- Мы на одной стороне, - сумрачно отвечал Робеспьер.
- Но что ты делаешь? – белозубо и беспомощно улыбаясь, спрашивал анархист, по-детски рассматривая странные линии и цифры на экранах.
- Это расчет, - Робеспьер указывал на левый экран, где было шесть линий, которые изгибались в кривые, почти не совпадая друг с другом, - Это расчет того, сколько населению требуется хлеба в год, реальное потребление в год, каков экспорт и импорт, а также сколько производиться в нашей местности и сколько уходит на теневой рынок, в виде алкоголя.
- Зачем это? – удивился Гюго, силясь понять, как связаны зерно и пожары, которые устраивает его команда.
- Когда-нибудь нам придется организовать новую экономику, чтобы смертность населения не превысила сегодняшние показатели. Хотя бы.
- Но ведь… это же часть государства?
Робеспьер вздрогнул, наконец осознавая, насколько они с Гюго разные, насколько их пути противоположны. Анархист никогда не поймет пользу системы, не поймет, зачем нужен контроль, институты, ответственность, в конце концов. Этот пироман никогда не осознает, что общество больше не может жить первобытно – слишком много людей, слишком много благ, слишком изнежена порода, чтобы жить в пещерах и довольствоваться собирательством и охотой.
Без государства нет жизни. Теперь это так.
И Робеспьер солгал, хотя все его существо возопило против такой лжи.
- Экономика не есть государство. Как думаешь, почему существует «свободный» рынок. Это рынок, где государство не имеет никакой власти.
Успокоившись, Гюго снова задал несколько мелких, несущественных вопросов, заворожено послушал исчерпывающие, пространные ответы. Они действовали на него, как заклинания, как ворожба шамана на племя.
В пыльной куртке, свободный и беспечный, с миров в душе, мексиканец вернулся к товарищам, чтобы сжечь последнее здание – государственное хранилище зерна. Максимилиан задумал напугать население ростом цен на хлеб, хотя дефицит быстро бы устранили соседи, стоило только попросить и немного заплатить.

***
За день до назначенного убийства мэра, Максимилиана предали. Он узнал об этом из новостей, когда тревожные сообщения, похожие больше на истерику женщины, просачивались сквозь кухню и гостиную, заполняли весь дом, проникая даже в стеклянную комнату.
Мэр был убит раньше, Дюма уже попал в больницу, появились первые сообщения о его «чудесном возвращении с того света». Через несколько часов пресса растрезвонила, выдала первые скандальные намеки, будто бы покушение на мэра организовал крупный предприниматель, а еще через несколько часов показали усеченное интервью Дюма, в розовой палате. Там он придушенным голосом, неподдельно страдая, сделал заявление, что Робеспьер всему виной.
Еще через несколько часов в интернет были выброшены фото, где Робеспьер в стеклянной комнате о чем-то говорит с Гюго, в кожаной куртке анархистов. Теперь уже о плане Максимилиана знала вся страна, если не весь мир, которому до таких мелких узурпаторов всегда до лампочки.
Но Робеспьера не успели задержать, потому что первоочередно хотели задавить анархистов. Население уже начало кидаться на всех тех, кому не посчастливилось оказаться в черной куртке, так что надо было усмирить еще и толпу недовольных.
Поэтому Гюго нашел Робеспьера в особняке, застывшего, тонкого, такого же ледяного. Он с равнодушием смотрел прямо перед собой, опираясь о трость, готовый, видимо, встретить полицию со всем величием и, может быть, даже сохранить достоинство при столь унизительном процессе задержания.
Увидев все это, мексиканец не выдержал и принялся орать на своего господина, причем слова у него путались, так что плохой английский совершенно не понимался, а мексиканские словечки, вместе с экспрессией, все чаще и чаще проскальзывали в его монологе. Робеспьер холодно смотрел на него, не стараясь даже ничего ответить.

[Гость]

Кстати, к вопросу о том, насколько, скажем, Робеспьер может "устранять".
Франк о радикализме Робеспьера: "Здесь перед нами отголосок того руссоизма, который вселял в Робеспьера уверенность, что одним лишь беспощадным устранением врагов отечества можно установить царство разума".
И его речи следует почитать) И Руссо к нему, чтобы общую идеологию уловить. Ну, или иначе Робеспьер - не Робеспьер.
Обещаю скоро дописать. Спасибо за терпение и внимание.

[Анна Провидение]

Очень жду продолжения.

[Гость]

Ах если бы стандартизировать и мебель, и жизни, и сделать вообще все автономно и просто, ненавязчиво, а просто разумно.

очень втимно. Слово Роба

Роб - по факту Баль.

Вот-вот! Только хотела это отметить, а тут уже отметили!