Жека устал ждать. Он до искр, до гудения в переносице вглядывался в картину двора в беленой раме, но красное пальто не мелькало среди пятен света от фонарей. Покалывало кончики пальцев, а по веку будто бегал муравей. Жека часто моргал, скрипел зубами. Распахнул окно, и ночные тревожные птицы с мученическими криками взлетели в сетчатое небо. - Елисей! - хрипло закричал Жека. И повторил зло, с кислой безнадежностью. - Елисей! Среди пятен света мелькнуло красное пальто - Елисей нес его в руках. Сильно шатался и подвывал что-то, что выли сейчас все в ночных клубах. В голосе его разливались красными реками слезы, и Жека захлопнул окно, поморщился от трескучего звона. Елисей - Леська, ненавистный, обожаемый брат - поднялся быстро и тихо, открыл дверь своим ключом и пьяно-брюзгливо заговорил с деревянным котом в прихожей. - Ебал я эту жизнь, Барсик. Жека вышел навстречу, будто бы раздраженный и сонный, и отобрал воняющее мочой и чем-то кислым пальто. - Где ты валялся? - а в голове уже мелькало "Леська-Леська, никчемный, глупый, красивый". Леська вскинул глаза. Обычные, карие глаза, на короткое всегда с этого момента они были чужими. Словно какой-то безумный некрофил вскрыл элегантную коробочку конфет "Елисей" и вместо шоколадных конфет с миндалем и марципаном уложил аккуратными рядами гальку с севастопольского пляжа. "Леська-Леська, помнишь лето?" - Женечка, - вдруг прошептал Елисей, будто вытолкнул из горла липкий ком. Упал на колени и заскулил уже полудохлым зверем. Жеке стало страшно, волоски на руках встали дыбом. Елисей не плакал так еще никогда - уродливо разевая мокрый рот, слепо жмурясь, водя скореженными пальцами по полу и царапая потрепанный линолеум. Успокоился он резко, только Жека коснулся закрученного в пружину плеча, будто выключил его совсем. Леся обмяк, прижался головой, виском к стене. К пятну от коричневой краски для обуви. Закатил глаза, и облизал губы разварившимся языком. Если сейчас сделать один, два, три кадра, то готова будет ночная милицейская хроника. Самоубийство от чувства собственной ничтожности, гвоздем в висок, гвоздем в стену, гвоздем в нервы уставшего брата, под ногти матушки, принимающей каждый день по три таблетки кодеина. Жека, морщась от внутренней глупой боли, от грозди съеденных с этим никчемным братом гвоздей, раздел его и уложил на дно ванны, облил ледяной водой. В морге трупы обмывают, побрив сначала, но Леська весь чистый, гладкий и еще живой. И стонет слабо и сладко, защищаясь от льдистых струй. Вода под ним - розовая. И понимание приходит медленно, будто Жеку тошнит в обратную сторону, кислое застревает в горле. - Леська? - М? - Кто он? Елисей приоткрывает красные глаза-щелочки, от слез он делается азиатский и уродливый. - Думаешь, стоило спросить его имя? Кутать его, отпаивать, спаивать, скручивать, укладывать спать. И сидеть рядом. Жеку тошнит от беспомощности. Он провожает теперь Леську до метро, день и еще, потом еще, звонит каждые полтора часа, не позволяет застревать в многоликих ульях. И видит в каменных глазах недоразвитое, детское отчаяние. "Леська-Леська, я тебя всегда защищать буду". - Честное слово? - и, кажется, даже веселеет, красит щеки розовым любопытством. Жека готов соглашаться с чем угодно. Его крутит изнутри. Встречая Лесю вечером, он делает крюк через двор, не идет под неосвещенной аркой, а Леся сам его туда ведет. За руку, царапая кожу острыми ногтями. Нельзя постоянно ждать, что пружина толкнет стальной шарик, а тот зацепит одну из миллиона костяшек домино. Месяц, два, и Леся смеется, улыбается, пишет статьи в институтскую газету. Он прямой и сильный, Леська, словно охотничий нож. Это кашей мелькает в голове - ножи, статьи, костяшки. Веревки. Веревка, одна, обвитая вокруг шеи, обвязанная вокруг крюка люстры. Обычный табурет с коричневой дермантиновой обивкой, с потертыми углами, стоящий под этим крюком. И кислое отчаяние тонет в крике, Жека бросается неуклюжим медведем на свой любимый охотничий нож, на несгибаемого гордого Леську, будто бы рвет, а на самом деле снимает, нежно снимает веревочный галстук с щеглиной шеи. - Обо мне думай хоть иногда, - голос потерян на день, два. - Честное слово, - шепчет Елисей, не слыша совсем, что ему говорят, и пряча шоколад глаз за мокрыми ресницами-иглами.
Милый автор,смущаться не стоит. Написано бесподобно. Очень живо и реалестично описаны ситуации.Очень качественно прописанны детали,что очень немногий может. Я покорен. Мне нравится ваш стиль. Прошу,откройтесь мне на юмыл.
Вы не представляете, какое это счастье - приходишь, а у тебя 16, господи, целых 16 положительных комментариев! Я вас всех люблю, я пафосно срываю маску и благодарю за добрые слова) автор
как ни банально, у меня прямо слов нет. Вот уж большущее спасибо Вам, michi-san! Словно какой-то безумный некрофил вскрыл элегантную коробочку конфет "Елисей" и вместо шоколадных конфет с миндалем и марципаном уложил аккуратными рядами гальку с севастопольского пляжа. Все. Я покорен. Эту фразу могу перечитывать и перечитывать, десятки раз. А тут оффтоп. Ололо, неужели это фирменная Есевская черта - орать "Ебал я эту жизнь" по пьяни? Я так делаю частенько ХД
Рэй Винсент Как странно, именно выбранная вами фраза мне нравится меньше всех) Слишком... нехлесткая, на мой взгляд) Все Еси это орут, причем маскируют этой фразой как дурашливую притворную грусть, так и внутреннюю истерику.
michi-san, я это не об экспрессивности, а о построении и подборе слов. Чтобы здесь отметить понравившиеся мне фразы, придется все копировать ХД Вот и я нынче ору. Эхъ
-
-
07.05.2011 в 01:32Жека устал ждать. Он до искр, до гудения в переносице вглядывался в картину двора в беленой раме, но красное пальто не мелькало среди пятен света от фонарей. Покалывало кончики пальцев, а по веку будто бегал муравей. Жека часто моргал, скрипел зубами. Распахнул окно, и ночные тревожные птицы с мученическими криками взлетели в сетчатое небо.
- Елисей! - хрипло закричал Жека. И повторил зло, с кислой безнадежностью. - Елисей!
Среди пятен света мелькнуло красное пальто - Елисей нес его в руках. Сильно шатался и подвывал что-то, что выли сейчас все в ночных клубах. В голосе его разливались красными реками слезы, и Жека захлопнул окно, поморщился от трескучего звона.
Елисей - Леська, ненавистный, обожаемый брат - поднялся быстро и тихо, открыл дверь своим ключом и пьяно-брюзгливо заговорил с деревянным котом в прихожей.
- Ебал я эту жизнь, Барсик.
Жека вышел навстречу, будто бы раздраженный и сонный, и отобрал воняющее мочой и чем-то кислым пальто.
- Где ты валялся? - а в голове уже мелькало "Леська-Леська, никчемный, глупый, красивый".
Леська вскинул глаза. Обычные, карие глаза, на короткое всегда с этого момента они были чужими. Словно какой-то безумный некрофил вскрыл элегантную коробочку конфет "Елисей" и вместо шоколадных конфет с миндалем и марципаном уложил аккуратными рядами гальку с севастопольского пляжа. "Леська-Леська, помнишь лето?"
- Женечка, - вдруг прошептал Елисей, будто вытолкнул из горла липкий ком. Упал на колени и заскулил уже полудохлым зверем.
Жеке стало страшно, волоски на руках встали дыбом. Елисей не плакал так еще никогда - уродливо разевая мокрый рот, слепо жмурясь, водя скореженными пальцами по полу и царапая потрепанный линолеум.
Успокоился он резко, только Жека коснулся закрученного в пружину плеча, будто выключил его совсем. Леся обмяк, прижался головой, виском к стене. К пятну от коричневой краски для обуви. Закатил глаза, и облизал губы разварившимся языком. Если сейчас сделать один, два, три кадра, то готова будет ночная милицейская хроника. Самоубийство от чувства собственной ничтожности, гвоздем в висок, гвоздем в стену, гвоздем в нервы уставшего брата, под ногти матушки, принимающей каждый день по три таблетки кодеина.
Жека, морщась от внутренней глупой боли, от грозди съеденных с этим никчемным братом гвоздей, раздел его и уложил на дно ванны, облил ледяной водой. В морге трупы обмывают, побрив сначала, но Леська весь чистый, гладкий и еще живой. И стонет слабо и сладко, защищаясь от льдистых струй.
Вода под ним - розовая.
И понимание приходит медленно, будто Жеку тошнит в обратную сторону, кислое застревает в горле.
- Леська?
- М?
- Кто он?
Елисей приоткрывает красные глаза-щелочки, от слез он делается азиатский и уродливый.
- Думаешь, стоило спросить его имя?
Кутать его, отпаивать, спаивать, скручивать, укладывать спать. И сидеть рядом.
Жеку тошнит от беспомощности. Он провожает теперь Леську до метро, день и еще, потом еще, звонит каждые полтора часа, не позволяет застревать в многоликих ульях. И видит в каменных глазах недоразвитое, детское отчаяние. "Леська-Леська, я тебя всегда защищать буду".
- Честное слово? - и, кажется, даже веселеет, красит щеки розовым любопытством.
Жека готов соглашаться с чем угодно. Его крутит изнутри. Встречая Лесю вечером, он делает крюк через двор, не идет под неосвещенной аркой, а Леся сам его туда ведет. За руку, царапая кожу острыми ногтями.
Нельзя постоянно ждать, что пружина толкнет стальной шарик, а тот зацепит одну из миллиона костяшек домино. Месяц, два, и Леся смеется, улыбается, пишет статьи в институтскую газету. Он прямой и сильный, Леська, словно охотничий нож.
Это кашей мелькает в голове - ножи, статьи, костяшки. Веревки. Веревка, одна, обвитая вокруг шеи, обвязанная вокруг крюка люстры. Обычный табурет с коричневой дермантиновой обивкой, с потертыми углами, стоящий под этим крюком.
И кислое отчаяние тонет в крике, Жека бросается неуклюжим медведем на свой любимый охотничий нож, на несгибаемого гордого Леську, будто бы рвет, а на самом деле снимает, нежно снимает веревочный галстук с щеглиной шеи.
- Обо мне думай хоть иногда, - голос потерян на день, два.
- Честное слово, - шепчет Елисей, не слыша совсем, что ему говорят, и пряча шоколад глаз за мокрыми ресницами-иглами.
-
-
07.05.2011 в 01:38-
-
07.05.2011 в 01:41фух) спасибо)
а
-
-
07.05.2011 в 01:41-
-
07.05.2011 в 01:48автор старался, как мог) а на самом деле на картины сильно повлиял дмитрий бушуев.
а
-
-
07.05.2011 в 01:49-
-
07.05.2011 в 01:50автор засмущался и убежал спать)
а
-
-
07.05.2011 в 01:53Написано бесподобно.
Очень живо и реалестично описаны ситуации.Очень качественно прописанны детали,что очень немногий может.
Я покорен.
Мне нравится ваш стиль.
Прошу,откройтесь мне на юмыл.
-
-
07.05.2011 в 01:56-
-
07.05.2011 в 01:58-
-
07.05.2011 в 02:44-
-
07.05.2011 в 03:01-
-
07.05.2011 в 08:40*не з*
-
-
07.05.2011 в 08:48-
-
07.05.2011 в 09:25-
-
07.05.2011 в 09:47-
-
07.05.2011 в 11:23И жалко, жалко Леську т__т
-
-
07.05.2011 в 11:30Спасибо вам большое!
-
-
07.05.2011 в 12:59-
-
07.05.2011 в 13:41очень красиво и живо, спасибо, автор)
-
-
07.05.2011 в 16:56-
-
07.05.2011 в 17:42-
-
07.05.2011 в 20:14Шикарно. Нет слов!
-
-
07.05.2011 в 21:32автор
-
-
07.05.2011 в 22:33Словно какой-то безумный некрофил вскрыл элегантную коробочку конфет "Елисей" и вместо шоколадных конфет с миндалем и марципаном уложил аккуратными рядами гальку с севастопольского пляжа.
Все. Я покорен. Эту фразу могу перечитывать и перечитывать, десятки раз.
А тут оффтоп. Ололо, неужели это фирменная Есевская черта - орать "Ебал я эту жизнь" по пьяни? Я так делаю частенько ХД
-
-
07.05.2011 в 22:37-
-
07.05.2011 в 22:39Как странно, именно выбранная вами фраза мне нравится меньше всех) Слишком... нехлесткая, на мой взгляд)
Все Еси это орут, причем маскируют этой фразой как дурашливую притворную грусть, так и внутреннюю истерику.
-
-
07.05.2011 в 22:40Спасибо.
Я только прочитала заявку - будто мурашки пробежали) Как все-таки индивидуально восприятие)
-
-
07.05.2011 в 22:49Вот и я нынче ору. Эхъ
-
-
07.05.2011 в 23:00В любом случае спасибо))
Лучше иногда покричать)