«Сейчас должна звучать какая-нибудь пафосная мелодия», – мрачно думается Есенину, когда он выходит из замка, и парню даже кажется, что он её слышит – летящую над головами и привносящую нотку торжественности. Хотя кому играть на поле брани? Вот после – с радостью, в любой таверне за сребреник, а во время только шкуру бы унести. Трупов вокруг замка совсем немного – не особенно верные наемники сбежали сразу, как начало припекать. Есенин не хотел, чтобы вокруг были преданные слуги – он знал, что не простил бы себе, если бы послал преданных людей на бой вперед себя. А так ты знаешь, что любой может тебя предать и никто не ждет от тебя ничего кроме оплаты – так легче, и так всё становится намного яснее. Жуков стоял напротив. Плаща белого, конечно, не видать, но от него, в общем, веет чем-то настолько светлым, что хочется зашипеть и уползти обратно в свой темный подвал с грехами по полочкам. – Ну, здравствуй, – улыбается Есенин, облокачиваясь на магический посох. – Все же добрался, как я посмотрю? Он не знает, как выглядит сейчас, но надеется, что не сломлено. Черный балахон скользит по почти обнаженному телу – штаны, конечно, есть, а вот рубашку Есь решил не надевать. Почему-то прикосновение голой кожи к грубой ткани балахона приносит ему уверенность. Да и по правде говоря, не было времени искать рубашку после ритуала. Кожу ещё саднило от порезов, на спине ныла раскалившаяся во время кровавого подношения татуировка, да и общее состоянии после кровопотери и выброса сил было где-то на уровне: «только бы на ногах устоять». – А то ты не видишь, – Жуков довольно скалит зубы то ли в улыбке, то ли в усмешке – с ним никогда не поймешь. – А я тебя помню, официантик. Есь морщится – желая выведать больше о сильном противнике, он пару месяцев тому действительно устраивался в любимый бар Жукова официантом. Ничего полезного не узнал – Жуков не любил трепаться на отдыхе, – но был безжалостно облапан за зад и награжден прозвищем «эй, Лохматый». – Смотрю, ты далеко зашел, – Есенин, наконец, перестал виснуть на посохе и сделал плавный шаг в сторону Жукова. Качнуть бедром, скользнуть пальцами по гладкой поверхности дерева, перехватывая поудобнее. Он знал, что в скором времени будет уже не жилец, но почему бы не покрасоваться напоследок? – Далеко? – в голосе Жукова появилось что-то такое… не то порыкивающее, не то довольно урчащее. – Это ещё не далеко. Есенин почувствовал, что сбивается с шага, и тут же вскинул посох – нельзя же было ударить в грязь лицом. Широко улыбнулся, удобнее расставляя ноги. – Далеко-далеко. И, пожалуй, хватит уже. Слишком длинное вступление и слишком длинное заклинание потом – Жуков рванулся вперед и Есенин в ужасе понял, что не успевает. Обрывать чтение посередине конечно опасно, но оказываться рядом с Жуковым безоружным – ещё хуже. И раз не получилось красиво, то… Жуков очень озадачено посмотрел на посох, которым Есенин попытался приложить воина по маковке. – Что-то неласково ты меня встречаешь, – фыркнул он, небрежно отбирая у мага оружие. «Эх, жалко не спросить уже у ведьм», – вдруг подумалось Есю. Уж очень интересно ему стало, что же такое сожрал Жуков, что стал таким быстрым. И сильным. И вообще. Злобный властелин готовился к смерти. Медленной и с пытками или, если повезет, быстрой и почти безболезненной. Да вот только у воителя света были свои мысли на этот счет, и кончик меча осторожно подцепил край балахона, приподнимая его повыше. – Эй, – возмутился Есенин, растеряв весь зловещий пафос и отбирая балахон обратно. – Ты меня убивать пришел или издеваться? Давай уже скорее, убегать придерживая юбки мне как-то лень. – Ни то, ни другое, – широко ухмыльнулся агрессор, сгребая Есенина за шиворот и небрежно конвоируя в опустевший за время атаки замок. – Однако хреновые у тебя слуги, – почесал он подбородок, оглядывая разгром который учинили наемники, пока удирали. Есенин недовольно завозился, попытавшись выскользнуть из хватки Жукова, для этого делая робкую попытку вынырнуть из балахона. – Куда? – возмутился Маршал, поймав беглеца в охапку, и прошелся по комнатам. Отыскав более или менее жилую, втолкнул туда Есенина. – А ну давай переодевайся в рубашку, а то взял моду – чуть что раздеваться, – про себя Маршал добавил, что неплохо было бы и удостовериться, что маг ничего не спрятал под одеждой, но озвучивать свои мысли не стал. Есенин нехотя стащил балахон, выуживая из шкафа рубашку, но надеть её не успел. – Стой-ка, – воин подошел, разворачивая парня спиной к свету. – Занятная татуировка, а ты оказывается, все же что-то в магии знаешь. Черный властелин недовольно зашипел, попытавшись отодвинуться – сомнения в его магической практике задели. Жуков только рассмеялся, перехватив его одной рукой за шею, а другой с интересом обводя линии татуировки. Есенину оставалось только недовольно дергаться – кожа была ещё раздражена после ритуала и прикосновения получались довольно болезненными. – Не рыпайся, – Маршал наградил пленного шлепком по заду. – Или она у тебя болит что ли? В молчаливое подтверждение, верхний край узора на спине, где-то под лопаткой, разошелся, явив миру струйку крови, что бодро поползла по направлению к пояснице. На мгновение замерев, Жуков проследил её ход взглядом. Внезапно, он понял, что красная струйка на спине этого щуплого паренька его завораживает. Как-то некстати вспомнилось, что и задница-то у него очень даже ничего, успел же потрогать в таверне. Минуя здравый смысл и слабые вопли рассудка о возможной опасности, Жуков подался вперед, и Есенин мог почувствовать, как по его спине прошелся горячий язык, собирая кровь с кожи. Щипало, конечно, да и растревоженная татуировка неприятно ныла, но отчего-то у мага все равно подкосились колени, и его тюремщик только и успел, что толкнуть парня к столу – чтобы оперся руками. Мозг начал потихоньку проясняться. Есенин уже хотел поинтересоваться, что происходит, как почувствовал укус в загривок, и выяснять что либо уже расхотелось. С шеи рука переместилась на грудь, прижимая парня лопатками к чьей-то груди – уже без доспеха. Что-то ощутимо выпуклое потерлось о ягодицы парня и шею обдало горячее дыхание, в следующую секунду же парня развернули, усаживая на стол, и нетерпеливо прикусили за горло. Властно сжались пальцы на бедрах, вжимая пахом в пах, заставляя возбужденно выдохнуть и не думать о том, как сводит пальцы, комкающие чужую рубашку. Черные волосы рассыпались по столу, удачно вписываясь между кувшином с остатками вина и пустым кубком. Есенин только прогибается, отстраненно слыша стон, затесавшийся в его же выдохе, когда Жуков, наконец, толкает бедрами, проникая в него. Желание захлестывает с головой, не оставляя здравому смыслу ни единой возможности очнуться. Вздохи перерастают в стоны, а затем и в крики, гулко отскакивающие от стен и эхом разносящиеся по опустевшим коридорам. И только когда уже всё закончено и Есенин без сил лежит на столе, он слышит над головой хриплое: – Пожалуй, можно тут и задержаться, – и думает, что, похоже, пленен он сильнее и намного глубже, чем думал в начале.
Начало было хорошее, но потом все скатилось к банальному траху(( Имхо, можно было бы обойтись и без НЦ, но лучше проработать сюжет. Автор даже сходил посмотрел на тот ли он тур писал. Потом даже сходил в вики. 12-тый тур у нас ПВП-шки есличо. И, из Вики: "PWP (Porn without Plot — дословно: порнография без сюжета; или «Plot, what Plot?» — дословно: Сюжет? Какой сюжет?) — бессюжетное порно, незатейливый минимальный сюжет, где основной упор делается на постельные сцены."
Автор уже там продолжение пишет и в продолжении будут отсылки и к предыстории и вообще персонажи раскрываться) Но так как это будет не по теме конкурса, я колеблюсь) короче, снимите с Еся ответственность кто-нибудь)) Есть выбор - или я желающим в умыл даю ссылку. когда начинаю выкладывать только в днев. или я открываюсь тут и начинаю выкладывать и тут как бы уже вне конкурса. выбор за теми, кто хочет читать))
"Я не хочу жить в мире, в котором нет места нежности" (c) A Single Man
мы требуем, чтобы в соо ваш прекрасный рассказ лежал полностью) также общественность требует не ограничивать авторов в их творчестве жесткими рамками жанра, ибо жанры в чистом виде не существуют в наше время. вот :3
Это всё я. Это всегда я. И даже когда вам кажется, что это не я - это всё равно я.
Продолжение. Не в рамках феста!
1 Есенин проснулся ближе к вечеру – опустошенный и с мутным чувством тревоги. Все тело сигналило: «Ты слишком заспался, у тебя много работы, вперед!». И только подкинув себя на кровати, парень понял, что всё. Работа – закончена, его победили. Это было чрезвычайно странное чувство, жить после поражения. Будто ты стоишь на тонком лезвии, где шаг вправо – жизнь людей, а шаг влево – загробное царство. Он потер лицо, поморщившись, когда нечаянно задел локтем ещё не заживший шрам на руке. Смутно вспоминалось, как вчера он в запале даже не резал – рвал руки ритуальным кинжалом, чтобы вытекло больше крови. Почему не использовал для этого девственницу, просто слугу или хотя бы кошку, парень и сам до конца не понял. Вроде злой, вроде ему положено, вроде, когда один на один бился с рыцарями, убивал их без зазрения совести – а вот так, на жертвенном алтаре… не мог. Бывший властелин осторожно повел плечами – татуировка не болела, значит, последствия выплеска уже улеглись. И то хорошо. Он осмотрелся. На окне решетка, хотя помещение довольно-таки светлое – значит, его отволокли в тюремную камеру для девушек. Есенин иногда приказывал их похитить, в основном ради выкупа или для устрашения, но содержать в плохих условиях не мог – все же, женский пол он ценил. Хоть и не особенно интересовался. Дверь, как и следовало ожидать, была плотно заперта. В шкафу ничего, кроме женских платьев, а сам он был не слишком одет. – Эй, – Есь постучал в дверь, правда, без особой надежды, что его услышат – замок был довольно-таки большим и обычно около дверей темниц дежурили стражи, которые докладывали хозяину о возмущениях их «гостьи», сейчас же им взяться было неоткуда. – Мяу? – ответили, а точнее недоуменно поинтересовались из-за двери. Есенин хмыкнул, на автомате отвечая кошке: – Мау, блин. Уж кого-кого, а кошек в замке Есенина было в достатке. Не имея возможности разговаривать по душам с людьми, он общался с животными. С детства находил с ними общий язык – помогала врожденная эмпатия, можно было более или менее продуктивно делиться эмоциями так, чтобы это напоминало разговор. А уж когда сбежала сестра, то парень и вовсе замкнулся на пушистой братии. Когда служанки ленились, по замку начинала течь знакомая едкая вонь, но ласковое мурлыканье холодными вечерами компенсировало все недостатки. За неимением одежды – платья Есенин презрел, – парень плотно завернулся в простыню. Хотя бы, стало не так прохладно, а вечера в замке были пока не очень-то теплыми, и можно было перемещаться по комнате. Еды в комнате не обнаружилось, воды, к сожалению, тоже. Ну, разве что в вазе с цветами – цветы периодически меняли, а воду подливали, на случай, если неожиданно появится новая девица, но этот вариант мага не устроил. Время шло, а вот Жуков ему, к сожалению, не вторил. Есь почувствовал, что начинает замерзать, но в кровать не полез из принципа. Взамен уселся на подоконник, поглядывая на темнеющие в низине верхушки деревьев – замок был на холме и с той стороны, куда выходили окна тюремных комнат, был густой и широко раскинувшийся лес. За природой Есенин мог наблюдать часами, он застывал, завороженный прекрасным видом, и если раньше у него почти никогда не выдавалось времени для этого, то теперь – сколько угодно. Даже больше, чем было нужно, сказать по правде. «Может, он меня запер здесь и ушел?», – пришла в голову сумрачная мысль. «Да ну, – прикинул Есенин. – Не мог же он меня поиметь и оставить на такую мучительную смерть» «А может он ужаснулся твоей похотливости и решил, что мучения перед смертью хоть как-то очистят твою заскорузлую душонку?», – ехидно прокомментировал слабые надежды Есенина внутренний голос. «И ничего она не заскорузлая», – вяло поотбивался от самого себя Есь. «Ага, – радостно подхватил тему внутренний голос. – Не заскорузлая, зря я тебе комплимент сделал. Она у тебя грязная, противная и склизкая, самое то, очищаться перед смертью вынужденным суровым постом. Скажи спасибо, что ночной горшок не отобрал!» Есь нервно покосился на кровать, горшок и правда был там, правда как его выливать если на окне решетки – было неизвестно. От мрачных дум, в которых фигурировали мысли об обходе собственного заклинания против магии, наложенного на решетку, парня отвлекла заскрипевшая дверь. Оказывается, Жуков его всё же не бросил, просто забыл на какое-то время. – О, уже проснулся, – агрессор был бодр и доволен жизнью, не иначе как на замковую кухню уже успел набрести. Есенин только подтянул ноги на подоконник, делая вид, что ему и тут очень хорошо. – Слезай, придурок. Простудишься, – рыцарь с легкостью стащил мага с подоконника и небрежно сгрудил на кровати. На парня полетела рубашка, за ней приземлились и штаны. А ещё, почему-то, рядом упала сковорода. Одевшись, Есенин недоуменно посмотрел на кухонную утварь. – Это не шляпа, – ехидно ухмыльнулся Жук. – Я проголодался, думаю, ты тоже. Давай-ка на кухню, пожаришь нам чего – запасы то у тебя имеются наверняка. – Я не умею, – растерянно возразил маг. – Дело нехитрое, научишься, – отмахнулся рыцарь. – Я проконтролирую, чтоб ничего не сжег. Давай-давай, а то ишь, расселся тут. Как реагировать, Есенин не знал. С одной стороны, он вроде как привык справляться со всем, но с другой – готовка явно не была делом из разряда серьезных и масштабных. В итоге, в парне сработал маленький рычажок, который включал его зажатую и пугливую сторону. Происходило такое лишь в те редкие моменты, когда переживаний и волнений на долю мага выпадало слишком, и если говорить грубо – когда работал этот рычажок, то Есенин будто выключался, делая всё, чтобы избежать непонятной для него ситуации. В детстве за такие выходки его прозвали лунатиком, хоть вытворял он это и не во сне. Если же наглядно, то он подошел к Жукову и, осторожно положив ему сковородку на колени, вышел за дверь. Ошарашенный такой наглостью, рыцарь догнал его только метров через пять, благо Есенин и не думал бежать – шел так же медленно и спокойно. Очнулся парень только на кухне, когда ему вновь выдали сковородку и поставили перед очагом. Жуков даже не поленился сам его развести – видимо опасался доверять это своему пленнику, заметив потерянный вид последнего. Наверное, если бы Жуков пригрозил, что если Есь не будет готовить, то останется голодным, то парень пришел бы в себя и сам объявил голодовку, но мужчина молчал и Есенин остался наедине со своими мыслями. Как всегда, после приступа Есенину стало стыдно – причем забылось даже то, что вообще-то он был пленником и по идее должен был презрительно бросать сковороду под ноги узурпатору или, хотя бы, пытаться оглушить ей рыцаря. Недовольно отвернувшись, он обвел взглядом стол – Жуков, как оказалось, притащил продуктов из кладовой с запасом. «Ну, ничего, – подбодрил себя Есенин. – Это не должно быть сложнее зельев, просто нужен немного другой результат, но ведь как ведут себя травки, ты знаешь». Когда они жили у деда, тот часто ставил его сестру, Гексли, к плите. Она не любила строго подчиняться рецептам, поэтому еда выходила то божественная по вкусу, то едва съедобная. Впрочем, тогда съедали всё – после учения деда есть хотелось так, будто не колдовство осваивал, а камни ворочал. Тем не менее, иногда Есенин успевал подсмотреть, что она делает у плиты и кое-как повторить действия мог. К тому же, Жуков уже был в курсе невысоких способностей мага к искусству кулинарии, так что и разносолов явно ждать не будет, а пожарить мясо не так уж и сложно. Через полчаса ожиданий, волнений и переживаний Есенина, их с тюремщиком ужин был готов. – А ничего так, – довольно проурчал Жуков, опустошая тарелку. – И чего врал, что не умеешь. Ты ешь-ешь, тебе мясо явно полезно. Может, хоть щеки порозовеют мальца. Осторожно попробовав дело рук своих, Есенин пришел к выводу, что для первого раза это действительно неплохо. Колкость про бледную кожу Есь решил пропустить мимо ушей, в конце концов, это было признаком благородных кровей, хотя если признаться честно, то его и самого немного достало, как пугались его служанки по ночам, принимая то ли за призрак, то ли за бродящего в поисках жертвы мертвеца. Особенно подчеркивали белое лицо, от природы черные волосы, к тому же магу не солидно было обрезать их коротко, так что пришлось растить – в итоге он стал просто картинным злодеем, хоть на лубочных картинках малюй и детей пугай. Худой, бледный, волосы длинные, черные, пальцы крючковатые, а взгляд мрачный, разве что ростом не вышел. Общий образ был настолько ярким и запоминающимся, что мало кому удавалось заметить: глаза-то у парня теплые карие, пальцы от волнения сжимаются, а смотрит он скорее напугано, чем зло.
Это всё я. Это всегда я. И даже когда вам кажется, что это не я - это всё равно я.
2 Вот Жуков – другое дело. Он был олицетворением Света и полной противоположностью Еся. Загорелый, крепко сбитый, но видно, что и в ловкости не уступит. Глаза, правда, жесткие: холодные, синие. – И что теперь? – осторожно спросил Есенин после еды. – Теперь, ты моешь посуду, – довольно кивнул Жуков, откидываясь на спинку стула и подтягивая себе бокал с вином. Есь хотел было обидеться, но махнул рукой, решив, что это можно сделать и потом. Плеснув вина и себе, он склонил голову на бок. – Я не о том. Почему ты меня не убил? – Хм, – рыцарь задумался, покачивая напиток в кубке. Потом ухмыльнулся. – Скажу. Потом… может быть. А пока иди воду ставь греться, и побольше давай, как посуду помоешь, я бы сполоснулся. «В принципе, ты уже ответил, – вздохнул про себя Есь. – Не думаю, что слуга из меня хорош, но зато бесплатный». Посуду он помыл беспрепятственно – вот что-что, а это парень умел делать. Сколько раз отмывал котел от неудачных экспериментов – не счесть. Какого же было удивление парня, когда он отправился ставить воду для мытья и обнаружил уже готовую горячую ванну, хоть и наполненную где-то наполовину, и довольного Жукова, протирающего мокрую голову. Его солнечные волосы сейчас, в мокром виде, напоминали изрядно полежавшую пшеницу, но на удивление не утратили своего завораживающего очарования. – Лезь, я уже помылся. Там чистая, не боись – не люблю эти кадушки, мне облиться удобнее. Это было… неожиданно. И окончательно сбивало с толку. Есенин почувствовал, как начинается мигрень. Ванна только ухудшила бы дело, но отказываться от такого дара было глупо, так что маг всё же вымылся, во время процесса, пытаясь хоть как-то разложить мысли. Ничего не складывалось и это раздражало. Поведение Жукова не поддавалось никаким прогнозам. Не стал убивать. Потом отымел на столе. Причем, надо признать, Есенину это ещё и понравилось. Потом запер, но в комфортной комнате. Заставил готовить, мыть посуду, но приготовил ванну... и не стал составлять ему компанию. Единственное, чего Есенин не терпел – было непонятное поведение. Обычно, ему не доставляло труда разгадать человека: его желания, надежды, чаянья, позже и причины его поступков. На этой благодатной почве маг уже мог делать с объектом что хотел – он уже знал, как человек поступит и когда, и мог легонько подтолкнуть его в нужную сторону, только довольно наблюдая за результатами и разве что слегка корректируя. При этом у него возникало то сладкое чувство, будто судьба человека в его руках, и он как кукловод, дергающий за ниточки – почти всемогущ. Сейчас же всё шло наперекосяк. Есенин понял бы, если бы его убили – больше того, он уже принял свою смерть, но вдруг остался в живых. Он уже принял и даже понял роль слуги, как вдруг ему оставили горячую воду. Картина идеального черно-белого мира была прочерчена отвратительной трещиной, и всё отчетливее хотелось закричать: «Что происходит?!». Неприятно было признавать, но почему-то особенно задевали именно проявления эдакой… заботы что ли. Есенин не мог представить её по отношению к себе. Жуков вообще, почему-то, вел себя так, будто Есь и не был Темным Властелином никогда. Это не вписывалось в картину даже не идеального, а просто нормального мира. Жуков должен был ненавидеть Есенина, должен был если не убить, то хотя бы унизить и раздавить его. Должен был, обязан заставить зло страдать. «Скорее всего, он и ненавидит, просто не показывает пока», – мелькнуло у Есенина и он, наконец, смог опустить сведенные плечи. Мысль странно успокоила. Если так, то всё вставало на свои места – возможно, рыцарь просто решил поиграться с добычей, как кошки мучают перед смертью мыша.
Это всё я. Это всегда я. И даже когда вам кажется, что это не я - это всё равно я.
Ещё продолжение)
1С осознанием того, что всё вокруг не что иное, как тонко выстроенная игра – Есенину стало спокойнее. Тогда становилось понятно, почему он не чувствует Жукова. От того, кого мы ненавидим, мы подсознательно закрываемся и уже никому не достучаться, как бы того ни хотелось. А Есю иногда хотелось. Особенно после еды, когда Жуков растягивался в его, Есевском любимом кресле около камина, а самого Есенина устраивал на ковре, окруженном подушками, впереди себя – чтобы видеть. Неровные отблески пламени устраивали танцы на лицах и телах людей, и Есенин невольно заглядывался, как они скользят по лицу Жукова. В такие моменты, было в нем что-то… завораживающее. Есенин знал, что ему нельзя отпускать себя, что нужно по максимуму зажаться где-то в глубине себя, но все равно, волей неволей признавал – ему нравилось так проводить вечера. К тому же, вечером к теплому свету пламени стекались замковые кошки и устраивали на Есенине свое личное лежбище, а рядом с ними парень всегда чувствовал себя немного более защищённо. Он чувствовал себя спокойно и расслабленно, когда мог зарыться пальцами в пушистую шерсть и услышать в ответ благодарное мяукание. Это, конечно, никак не сочеталось с его прежним образом, но сейчас Есенин уже и не был Властелином, хоть и всё ещё оставался Темным. Иногда, парень замечал на себе тяжелый взгляд в такие моменты. Но не раздевающий или жаждущий, а просто заинтересованный. Произошедшее в день их битвы, если можно было назвать её так, потихоньку вообще становилось чем-то вроде сна, тем более что Жуков никак больше не показывал сексуальной заинтересованности в побежденном. «Может, это был акт доминирования? – раздумывал пленник. – В конце концов, рыцари больше действуют на инстинктах, как я слышал, а это вполне себе естественное желание для победившей стороны – покорить окончательно». Это и было, вроде как, логичным, но всё равно Есенину от таких мыслей становилось отчего-то грустно. Судя по тому, что с утра Есенина вытаскивали готовить завтрак, отводили к нужнику и вновь запирали, то отдыхать и расслабляться в захваченном замке Жуков не спешил. Если прислушаться к грохоту, периодически доносящемуся из разных уголков замка, то становилось понятно – рыцарь с интересом изучал полученное имущество. Особенно печально было слышать шум из библиотеки – книги то Жуков вряд ли стал бы крушить, но вот дверь там была заговорена, и чтобы открыть её… в общем, похоже, мужчина просто её выломал. Как у него получилось – легкой и маленькой дверца уж точно не была, оставалось загадкой, но похоже этого человека мало что могло остановить на пути к цели. Вечером, после дня раскопок в уже не таком чужом замке, Жуков выглядел крайне довольным. Он ехидно косился на парня и задавал странные вопросы, некоторые из которых ошарашенный Есенин и вовсе пытался игнорировать. К примеру, он понятия не имел, что ответить на наглость вроде: – Кстати, а чем ты тут занимался-то? Есенин недоуменно косился на рыцаря и возмущенно фыркал, возвращаясь к ужину, но Жуков не отставал – испытующе глядя, он подсаживался ближе, явно даже и не собираясь отодвигаться, пока парень всего не расскажет. Что-что, а вторжение в личное пространство Есь всегда переносил довольно тяжко, да и близко с Жуковым, почему-то, начинал странно волноваться, поэтому приходилось скрипеть зубами и кратко отвечать, внутри заходясь от раздражения из-за такого издевательства. – В основном финансы – казначей сбежал с сестрой. Финансы плохо удавались, поэтому планы на счет похищений – это удавалось получше. Главное, – вот здесь он, наконец, походил на себя в образе властелина – на губах появлялась усмешка, а глаза становились холоднее. – Выбирать тех, за которых отдадут выкуп. Обычно они даже не ищут, кто это сделал, а это мне только на руку. К сожалению, в ответ слышался громкий хохот и Есенина трепали по волосам, подкалывая на счет разбушевавшейся фантазии и интересуясь, не был ли он в таком случае личным слугой Темного Властелина, раз так неплохо знает все его дела. Потом Жуков облокачивался о стол и сально ухмылялся, интересуясь, как же Властелин отпустил от себя настолько личного слугу. Намек на постель был слишком крупным, чтобы можно было ответить красиво, поэтому магу ничего не оставалось, как медленно краснеть и настолько возмущенно смотреть на Жукова, что тот только смеялся и, наконец, отставал от Есенина. Разве что только гладил по затылку и шее потом – непонятно чтобы успокоить, или как легкий намек на то, в чьих руках здесь жизнь Есенина. Кровожадных мыслей о мщении у Еся при этом не возникало, а вот желание сбежать подальше от насмехательств появлялось. Он старался не думать о том, что постепенно стали появляться другие мысли. Точнее, другие желания. Это было недопустимо, это было неправильно и в любом случае невозможно, поэтому Есь понимал – в конце концов, нужно что-то с этим делать, иначе нечто непозволительное для Темного вырвется из-под контроля. Жуков прикасался постоянно, хоть и шутя – хватал за бока, заставляя подпрыгнуть, пока парень мыл посуду, усаживал поближе вечером, чтобы почесывать как кошака за ушами и смачно припечатывал по заду, если Есенин медленно шел. И чем больше он это делал, тем полнее отчаянье заполняло Темного. На ночь парня запирали в уже знакомой комнате. Что будет дальше, когда Жукову надоест играться, он не знал – но узнавать и не планировал. Жуков ведь никак не сдерживал магическую силу парня, так что тот мог вполне планировать побег. На дверь и окна в его комнате были наложены заклятья, чтобы нельзя было отпереть с помощью магии, только вот заклинаний против отмычек ещё никто не придумал. Сунуть за ужином вилку в рукав было довольно-таки сложно, Жуков отличался крайней наблюдательностью, но в итоге у Еся получилось. Аккуратно пообламывать зубчики и пошептать над оставшимся, чтобы загнулся в правильной позиции, было уже делом техники. Дед Еся этому, конечно, не учил, но всегда же для развлечения бывают немножко запрещённые книги. Замок парень изучил вдоль и поперек. Тайных ходов там, к сожалению, было не особенно много и в основном от спален к кухне – похоже, прошлый хозяин был не особенно пуглив, зато любил поесть. Есенин не знал где расположился Жуков, так что просто пробирался осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху, но даже так не услышал, как подошел рыцарь. – Куда это мы собрались? – раздался над головой Еся заинтересованный голос. В такие моменты парень уже не думал, как будет лучше – оставались голые действия, которые, быть может, к чему-то приведут. Заклинание прозвучало отрывисто, и будто было выплюнуто магом. Коридоры заполнил молочно белый, влажный туман, в котором Есенин и надеялся ускользнуть. Бегом, равно как и другими упражнениями на тренировку тонуса мышц, парень не занимался, больше уделяя внимания умственной деятельности, но сейчас будто решил восполнить пробел и припустил как заяц по весне – шустро и воодушевленно.
«Сейчас должна звучать какая-нибудь пафосная мелодия», – мрачно думается Есенину, когда он выходит из замка, и парню даже кажется, что он её слышит – летящую над головами и привносящую нотку торжественности. Хотя кому играть на поле брани? Вот после – с радостью, в любой таверне за сребреник, а во время только шкуру бы унести.
Трупов вокруг замка совсем немного – не особенно верные наемники сбежали сразу, как начало припекать. Есенин не хотел, чтобы вокруг были преданные слуги – он знал, что не простил бы себе, если бы послал преданных людей на бой вперед себя. А так ты знаешь, что любой может тебя предать и никто не ждет от тебя ничего кроме оплаты – так легче, и так всё становится намного яснее.
Жуков стоял напротив. Плаща белого, конечно, не видать, но от него, в общем, веет чем-то настолько светлым, что хочется зашипеть и уползти обратно в свой темный подвал с грехами по полочкам.
– Ну, здравствуй, – улыбается Есенин, облокачиваясь на магический посох. – Все же добрался, как я посмотрю?
Он не знает, как выглядит сейчас, но надеется, что не сломлено. Черный балахон скользит по почти обнаженному телу – штаны, конечно, есть, а вот рубашку Есь решил не надевать. Почему-то прикосновение голой кожи к грубой ткани балахона приносит ему уверенность. Да и по правде говоря, не было времени искать рубашку после ритуала.
Кожу ещё саднило от порезов, на спине ныла раскалившаяся во время кровавого подношения татуировка, да и общее состоянии после кровопотери и выброса сил было где-то на уровне: «только бы на ногах устоять».
– А то ты не видишь, – Жуков довольно скалит зубы то ли в улыбке, то ли в усмешке – с ним никогда не поймешь. – А я тебя помню, официантик.
Есь морщится – желая выведать больше о сильном противнике, он пару месяцев тому действительно устраивался в любимый бар Жукова официантом. Ничего полезного не узнал – Жуков не любил трепаться на отдыхе, – но был безжалостно облапан за зад и награжден прозвищем «эй, Лохматый».
– Смотрю, ты далеко зашел, – Есенин, наконец, перестал виснуть на посохе и сделал плавный шаг в сторону Жукова. Качнуть бедром, скользнуть пальцами по гладкой поверхности дерева, перехватывая поудобнее. Он знал, что в скором времени будет уже не жилец, но почему бы не покрасоваться напоследок?
– Далеко? – в голосе Жукова появилось что-то такое… не то порыкивающее, не то довольно урчащее. – Это ещё не далеко.
Есенин почувствовал, что сбивается с шага, и тут же вскинул посох – нельзя же было ударить в грязь лицом. Широко улыбнулся, удобнее расставляя ноги.
– Далеко-далеко. И, пожалуй, хватит уже.
Слишком длинное вступление и слишком длинное заклинание потом – Жуков рванулся вперед и Есенин в ужасе понял, что не успевает. Обрывать чтение посередине конечно опасно, но оказываться рядом с Жуковым безоружным – ещё хуже. И раз не получилось красиво, то…
Жуков очень озадачено посмотрел на посох, которым Есенин попытался приложить воина по маковке.
– Что-то неласково ты меня встречаешь, – фыркнул он, небрежно отбирая у мага оружие.
«Эх, жалко не спросить уже у ведьм», – вдруг подумалось Есю. Уж очень интересно ему стало, что же такое сожрал Жуков, что стал таким быстрым. И сильным. И вообще.
Злобный властелин готовился к смерти. Медленной и с пытками или, если повезет, быстрой и почти безболезненной. Да вот только у воителя света были свои мысли на этот счет, и кончик меча осторожно подцепил край балахона, приподнимая его повыше.
– Эй, – возмутился Есенин, растеряв весь зловещий пафос и отбирая балахон обратно. – Ты меня убивать пришел или издеваться? Давай уже скорее, убегать придерживая юбки мне как-то лень.
– Ни то, ни другое, – широко ухмыльнулся агрессор, сгребая Есенина за шиворот и небрежно конвоируя в опустевший за время атаки замок.
– Однако хреновые у тебя слуги, – почесал он подбородок, оглядывая разгром который учинили наемники, пока удирали.
Есенин недовольно завозился, попытавшись выскользнуть из хватки Жукова, для этого делая робкую попытку вынырнуть из балахона.
– Куда? – возмутился Маршал, поймав беглеца в охапку, и прошелся по комнатам. Отыскав более или менее жилую, втолкнул туда Есенина.
– А ну давай переодевайся в рубашку, а то взял моду – чуть что раздеваться, – про себя Маршал добавил, что неплохо было бы и удостовериться, что маг ничего не спрятал под одеждой, но озвучивать свои мысли не стал.
Есенин нехотя стащил балахон, выуживая из шкафа рубашку, но надеть её не успел.
– Стой-ка, – воин подошел, разворачивая парня спиной к свету. – Занятная татуировка, а ты оказывается, все же что-то в магии знаешь.
Черный властелин недовольно зашипел, попытавшись отодвинуться – сомнения в его магической практике задели. Жуков только рассмеялся, перехватив его одной рукой за шею, а другой с интересом обводя линии татуировки. Есенину оставалось только недовольно дергаться – кожа была ещё раздражена после ритуала и прикосновения получались довольно болезненными.
– Не рыпайся, – Маршал наградил пленного шлепком по заду. – Или она у тебя болит что ли?
В молчаливое подтверждение, верхний край узора на спине, где-то под лопаткой, разошелся, явив миру струйку крови, что бодро поползла по направлению к пояснице. На мгновение замерев, Жуков проследил её ход взглядом. Внезапно, он понял, что красная струйка на спине этого щуплого паренька его завораживает. Как-то некстати вспомнилось, что и задница-то у него очень даже ничего, успел же потрогать в таверне.
Минуя здравый смысл и слабые вопли рассудка о возможной опасности, Жуков подался вперед, и Есенин мог почувствовать, как по его спине прошелся горячий язык, собирая кровь с кожи. Щипало, конечно, да и растревоженная татуировка неприятно ныла, но отчего-то у мага все равно подкосились колени, и его тюремщик только и успел, что толкнуть парня к столу – чтобы оперся руками.
Мозг начал потихоньку проясняться. Есенин уже хотел поинтересоваться, что происходит, как почувствовал укус в загривок, и выяснять что либо уже расхотелось.
С шеи рука переместилась на грудь, прижимая парня лопатками к чьей-то груди – уже без доспеха.
Что-то ощутимо выпуклое потерлось о ягодицы парня и шею обдало горячее дыхание, в следующую секунду же парня развернули, усаживая на стол, и нетерпеливо прикусили за горло. Властно сжались пальцы на бедрах, вжимая пахом в пах, заставляя возбужденно выдохнуть и не думать о том, как сводит пальцы, комкающие чужую рубашку.
Черные волосы рассыпались по столу, удачно вписываясь между кувшином с остатками вина и пустым кубком. Есенин только прогибается, отстраненно слыша стон, затесавшийся в его же выдохе, когда Жуков, наконец, толкает бедрами, проникая в него.
Желание захлестывает с головой, не оставляя здравому смыслу ни единой возможности очнуться. Вздохи перерастают в стоны, а затем и в крики, гулко отскакивающие от стен и эхом разносящиеся по опустевшим коридорам.
И только когда уже всё закончено и Есенин без сил лежит на столе, он слышит над головой хриплое:
– Пожалуй, можно тут и задержаться, – и думает, что, похоже, пленен он сильнее и намного глубже, чем думал в начале.
в целом, очень миленько ^^
наказание и наставления будут не сексуального характера и после
автор
Паладин-Жуков сделает из Некра-Еся клерика-хиллера?
скорее верного оруженосца-любовника, ну и на поколдовать помаленьку
Судя по происходящему паладин Жуков станет Темным Паладином xD
Автор даже сходил посмотрел на тот ли он тур писал. Потом даже сходил в вики. 12-тый тур у нас ПВП-шки есличо.
И, из Вики:
"PWP (Porn without Plot — дословно: порнография без сюжета; или «Plot, what Plot?» — дословно: Сюжет? Какой сюжет?) — бессюжетное порно, незатейливый минимальный сюжет, где основной упор делается на постельные сцены."
Автор
ну, вообще-то я его пишу, но думал, что чисто для себя) это же уже не по теме тура будет, ибо не пвп) и стиль уже немного другой)
автор
хаха) сейчас)
Гость,
ммн, скажем так секса там долго ещё не будет) и планируется психология в отдельно взятых мозгах Есенина)
автор
не ошиблась в вас....
А то скажем так, бессюжетное порно не мое точно))
Но так как это будет не по теме конкурса, я колеблюсь)
короче, снимите с Еся ответственность кто-нибудь)) Есть выбор - или я желающим в умыл даю ссылку. когда начинаю выкладывать только в днев. или я открываюсь тут и начинаю выкладывать и тут как бы уже вне конкурса.
выбор за теми, кто хочет читать))
автор
вот :3
Лидия любит Битлджуса,
солнц, а ты полюбас будешь в дневе читать, как бы то ни сложилось
1
И ура! Продолжение! )
Такими темпами Жук еще чего доброго перейдет на сторону Еся и они завоюют мир. В рамках заявки х)
не, Жуков нагулялся уже)
и спасибо^^
1