- Таким… ты нравишься мне больше, - Гексли прищурил правый, нормальный глаз человеческого голубого цвета. Левый, ярко красный изучающе смотрел на стоящего перед ним на коленях Горького. Серые, с очень светлым зрачком, глаза Максима были завязаны черной лентой. Шею Ревизора стягивал ошейник, стальная цепь от которого была в руках у альбиноса. – Такой…. Послушный…. Горький тяжело дышал. Да, конечно же, все бы очень удивились, если бы увидели его в таком виде… Если бы увидели, что ему НРАВИТСЯ подчиняться этому разноглазому мальчишке. Хоть на людях он и говорит о Гексли исключительно с презрительным тоном, сейчас он счастлив быть с ним. Но никому не скажет. Пусть это будет его маленькой тайной. Страсть к подчинению Максим осознал довольно давно, но долгое время держал её в себе, не смея сказать даже Гамлету, который был бы рад поиграть с ним. Нет, Гамлета он любит, а Гексли ему никто, у него своя любовь. Они ничего друг другу не должны. - Вот бы ты всегда таким был… - Гек ногой приподнял подбородок конфликтера, коснулся пальцами его щеки. Горький чуть повернул голову и провел языком по пятке мальчишки, покрывая поцелуями каждый сантиметр его ступни. - Хороший пес… - Гексли резко дёрнул его на себя, притянул за ошейник и запечатал рот жадным, жестким поцелуем, кусая и заставляя задыхаться от нехватки воздуха. По подбородку Макса потекла горячая кровь. Беловолосый с большим удовольствием размазал её по лицу мужчины. Несколько капель попало на белоснежный воротник рубашки. Ревизор потом долго будет воевать с пятнами, зная его чистоплюйство… Еще один рывок цепи и Горький свалился на пол. - К ноге, милый, - Гексли ухмыльнулся, видя, как Максим нащупывает кресло. Что ж, завязанные глаза – это уже его просьба, сам напросился. – Сидеть. Ревизор положил голову на колени Советчика, позволяя перебирать свои вьющиеся волосы цвета смолы. Рот заполнялся кровью, и её приходилось сглатывать. Гексли довольно посмотрел на своего давнего врага, сейчас доверчиво к нему прижимающегося. Таким он нравился ему больше.
Серые, с очень светлым зрачком, глаза эммм?? насколько я могу знать анатомию, зрачки всегда черные, ибо это дырка...
вцелом. Гексли точно свихнувшийся ^_^ мы такие жестокие довольно редко я так вообще только мысленно, но мысли переданы довольно правдиво)) да, мне нравится чувство собственного превосходства МУХАХА xDD
Сухо. Фетиша не увидел, а увидел только насилие. Больше не подчинение Максима, а насилие над ним-бедным. Максика хочется взять и успокоить... Простите, сугубо мое мнение. Мимокрокодил...
А мне фик понравился. Спасибо)) Хотя пара блошек действительно есть: как уже заметили выше, зрачек в любом случае будет черным просто по самому факту. (а радужка глаза - да, она может быть очень и очень светлой) И еще царапнул момент: "По подбородку Макса потекла горячая кровь." - это же как надо вгрызаться для таких последствий?)) Он его не кусает, а практически ест уже)) Может быть, упоминание просто капелек крови было бы лучше?..
В целом - повторюсь - понравилось =) Насилия, кстати, не увидела, тк момент добровольности подчеркивался несколько раз. Напротив, углядела "свою", специфическую нежность в паре.
Как бы сказать, заказчик надеялся прочесть побольше про Горького в подчинение. Само его отношен к этому, мысли. Хоть какую-то гамму эмоций увидеть... в такой то ситуации, когда это удовольствие, но не совсем достойным для него образом.
Истинная рейвенкловка// MC Word/author, slave-fic, non-con, bdsm, NC-21
черт. сразу видно, что автор не гексли. просто в фике - ниразу не гексли, а кто-то ну совсем левый. и как-то...эмоций не хватило, накала. а жаль, такая заявка классная... ((
Ему сорок. У него среднестатистическая жизнь в среднестатистической квартире со среднестатистическими женой и двумя детьми. Пару раз он выпорол сына за дело, однажды дал пощечину жене и запретил дочери прокалывать уши до совершеннолетия. Но в целом он хороший семьянин. Из тех, что исправно пополняют семейный бюджет солидной заплатой, помнят про дату свадьбы, хотя и не видят в ней смысла, и раз в полгода проверяют детские дневники. Очень среднестатистический. Его жизнь подчинена системе, которую он выстраивал долго и кропотливо. Она безупречна и полностью удовлетворяет его – до тех пор, пока не рушится одномоментно, полностью, как карточный домик под насмешливым взглядом шестнадцатилетнего мальчишки, ровесника его сына. -И… чем ты увлекаешься в свободное время? – Макс пытается казаться интересным собеседником, и с трудом выдавливает из себя вопросы – черт возьми, да почему он вообще изображает из себя невесть что перед этим Гексли? - Доминированием, - Гексли ухмыляется. – Ну, знаете, бдсм. Плетки, хлысты, связывание, ошейники, хозяин и раб, боль, граничащая с удовольствием и все в этом духе. Никогда не пробовали? - Я придерживаюсь традиционных взглядов на интимные отношение, - сухо отвечаем Максим, нервно протирая очки. Где, черт возьми, его сын? Он сказал, что отойдет на пару минут, попросил посидеть с зашедшим в гости другом…– И не думаю, что это подходящая темя для обсуждения. - Ну почему же? – Гексли, нахальная малолетка, смотрит на него в упор. – Всегда ведь интересно узнать что-то новое. Глупо умереть, так и не попробовав почти ничего из стоящих вещей. Вы знаете, секс – превосходный антидепрессант. Особенно если это насыщенный, долгий, хорошо прочувствованный эмоционально-физический контакт, а не просто серое и унылое исполнение супружеского долга… - Хватит! – резко обрывает Макс. Да он же издевается над ним! Надо поставить его на место. - Ну что вы так нервничаете, - Гексли улыбается еще шире и, соскользнув с дивана, подходит ближе, присаживается на подлокотник кресла – черт возьми, как в дешевой мелодраме! – наклоняется ближе и шепчет почти интимно: - Вот видите, налицо стресс, переутомление на работе, расшатанная нервная система… Вам срочно необходимо лечение! Хорошая порка качественный секс быстро поставят вас на ноги. Возьмите мою визитку, - еще ближе нависает над ним, щекоча щеку мягкими, неровными прядями. – Позвните, когда решитесь. - Вряд ли это случится в ближайшее время, - нереальным усилием воли Макс берет себя в руки, и, больше не задумываясь, брезгливо отшвыривает от себя Гексли. – Мой сын все никак не вернется… Не пора ли вам домой? - Еще как пора! – Гексли легко поднимается с пола, а глаза блестят весельем. – Но знаете, у меня такое чувство, что мы с вами скоро встретимся. Они действительно встречаются. Через неделю, когда Гексли приходит в обеденный перерыв в его среднестатистический офис, нарушая своим появлением всю идеально отлаженную системы рабочей рутины. Макс смотрит на него, стоя на пороге своего кабинета, шокировано глядя на кожаные штаны, тяжелые стилы и откровенную майку. - Я знал, что вы здесь, - Гексли улыбается и спокойно, слегка рисуясь, идет прямо к нему. Метры исчезают мучительно быстро. - Покиньте помещение. Немедленно, - тихо и холодно говорит Макс. Тон, отработанный годами, Гексли пропускает мимо ушей. Входит спокойно в его кабинет, закрывает за собой дверь и ставит на стол тяжелую даже на вид кожаную сумку. - Вон, - все так же тихо говорит Макс. Это подействует, это всегда действует – но на Гексли. Он подходит вплотную и берет Макса за галстук, затягивая петлей на шее. - Заткнись и сядь, - голос Гексли неуловимо меняется, теперь он тихий, низкий, даже слегка хрипловатый. От этого голоса в голове Макса все плывет, нейроны, передвигавшиеся строевым шагом, теперь мечутся в хаосе, и его словно окутывает душный, тяжелый туман, а все тело слабеет, теряя железную выправку. Куда делась веселость и подростковое нахальство? Где шестнадцатилетний подросток? Гексли смотрит на него, прищурившись, лишь слегка ослабив давящий на горло галстук, а потом медленно, как в замедленно съемке, отводит руку и сжимает волосы на затылке, оттягивая голову назад. Смотрит, не отрываясь, словно просчитывая что-то про себя, а потом наклоняется и целует. Медленно. Жестко. Болезненно. Кусает, оттягивая, нижнюю губу, пробирается горячим языком внутрь, облизывает, оттягивает голову еще ниже, заставляя выгибаться и задыхаться до пелены перед глазами. Гексли отрывается и облизывается, а потом, резко, не дав отдышаться, снова хватает за галстук, и шепчет, приблизившись в плотную: - А сейчас я тебя трахну. Ты ведь ждал меня всю неделю, да? Ждал, как я приду, поставлю тебя на колени и заставлю отсосать мне, и ты будешь ловить кайф от того, что мой толстый член вбивается тебе в глотку, и тебя вот-вот вырвет, но ты все равно сосешь, потому что я заставил тебя это сделать, и глотаешь все, не поморщившись, а потом ждешь, стоя на коленях, следующего приказа? Макса уносит от этого голоса, он проносится по телу электрическим током и мозги кипят и свариваются, как на электрическом стуле. Изощренная пытка только для него. Долбанный личный фетиш. Максим не понимает, как такое вообще возможно, что происходит, и какого черта его тело больше не подчиняется ему? Он двигается, словно в тумане, слепо подчиняясь ведущему его голосу, и встряхивается только, очнувшись стоящим на коленях, с руками, связанными за спиной его собственным галстуокм. - Мне надоели эти игры, - резко бросает он, и поднимается, отчаянно пытаясь избавиться от пут. – иди лучше сделай домашнее задание, и не пытайся делать то, что у тебя не выходит. Ты еще не дорос. Макс говорит едко, зло, отрывисто, он хочет унизить и добить, заставить съежиться, поставить на колени и пнуть, как бродячего пса, отшвыривая на его место. Но голос, этот завораживающий, властный, тихий голос заставляет замолчать.
- На колени, я сказал. Ты можешь начинать умолять о прощении. Но мне все равно придется наказать тебя. Гексли, не торопясь, расстегивает сумку, и достает, не глядя, плетку. Видно, что не ту, ванильную, латексную, из секс-шопа, для парочек, которые хотят поиграться. Эта – с деревянной ручкой и тяжелыми широкими полосами толстой кожи. И еще что-то. Кляп. - Сейчас ты наденешь его. Ты ведь не хочешь, чтоб твои сотрудники знали о том, чем ты здесь занимаешься? – слегка насмешливо спрашивает Гексли. Макса прошибает холодный пот – а если они уже вернулись с рабочего перерыва? Если кто-то из них сейчас откроет дверь и… Страх быть увиденным забивает собой все остальное. - Успокойся, я закрыл дверь, - все так же насмешлив говорит Гексли, и заставляет его принять позу – уродливую, оскорбительную, рабскую! Он могу трахать в такой позе жену, но стоять самому прогнувшись в пояснице? Но резкий, хлесткий удар отзывается вспышкой боли в мозгу, заставляя забыть обо всем, сконцентрировавшись только на предчувствии удара. Но Гексли бьет не так, как бил бы он – никакой размеренности, нереально предугадать, куда упадет плетка в следующий раз – спина, бедра, ягодицы. И каким будет удар – легким, поверхностным, почти нежным, или жестоким, сдирающим кожу, распарывающим ее, от которого по всему телу проносится вспышка невыносимой боли. Внезапно все прекращается. Резко, как и началось. - Можешь встать, - этот голос завораживает, ему хочется подчиняться. - Ты сильный. Мне нравится ломать таких, - говорит Гексли, с интересом наблюдая за ним. – А теперь отсоси мне. Макса ноют колени и такое чувство, что спина превратилось в кровавое месиво. Гексли словно читает его мысли: - Успокойся, ничего страшного. Помажешь чем-то и через пару дней придет. А как жене объяснишь – придумай сам. Скажешь, что тебя тошнит от ее жирной вечной ноющей рожи и ты можешь думать только о моем члене. А теперь – приступай. Член, не слишком длинный, но толстый, гладкий, бархатистый, перевитый венками, он покачивается прямо перед его губами, и Макс ощущает потребность почувствовать его в себе – здесь, сейчас, немедленно! - Давай же, - низко говорит Гексли, и от его голоса мурашки по коже, и все внутри скручивается в тугой узел от предвкушения. Макс пробует на вкус – тяжелый, горячий, соленый. Проводит языком по всей длине, посасывает головку, сдвигает осторожно кожицу… А потом Гексли, не дав распробовать, снова вцепляется в его волосы, оттягивая голову назад, и начинаться трахать в горло – так, как и предупреждал. Больно, неприятно, и как-то дико – ощущать себя настолько снизу. Подавленным, морально и физически, сломанным, раздавленным, униженным, покорным, и – что самое страшное – ловить извращенный кайф от происходящего, от толстого члена глубоко в глотке, от жестких пальцев на шее, и не менее жестких – в волосах, и главное – от этого голоса, приказывающего подчиняться. Макс чувствует, как его член встает от этой пытки, как хочется еще больше, еще сильнее. Упасть на самое дно – и кончить только от этого. Дыхание Гексли слегка сбивается, Макс слышит, что он дышит чаще, и двигается равно, неровно, резко. Макс сжимает губы сильнее – и чувствует, как ему в небо бьет горячая струя спермы. Он глотает все, поперхнувшись, и его не тянет блевать прямо здесь, на офисный ковер. Напротив. Ему хорошо. Так хорошо, как не бывало, наверное, почти никогда. Словно все правильно, все идеально, все так, как должно быть. И сложно придумать что-то страшнее этого дикого ощущения идеальности происходящего. Гексли вздергивает его наверх, целует, слизывая оставшуюся во рту сперму, и отходит. Усмехается, сбрасывает маску – снова шестнадцатилетний беспечный подросток – и говорит своим обычным голосом: - Поправь стулья, их беспорядок нарушает систему. - Ты тоже нарушаешь ее, - глухо и отчаянно говорит Макс – больше себе, чем ему. - Я знаю, - снова ухмыляется Гексли. – Но не обольщайся – это пока только первая трещинка. Я приду снова, чтоб разрушить ее, снести, и потоптаться на обломках. Я обязательно вернусь. Он подходит, и, притянув к себе, целует уверенно и глубоко. И исчезает до того, как Макс успевает прийти в себя. Исчезает, оставив после себя бардак, валяющуюся на полу плетку, отчаянно болящую спину и смутное осознание того, что его жизнь уже нельзя назвать среднестатистической. Он ведь вернется.
Меня больше смутило, что Макс проверял дневники раз в пол года. Мой старший Макс делал это, когда мог и когда заходил. Почти каждый день... Ну раз в неделю точно.
А рассказ неплохой. Очень атмосферный, мне понравилось) До того момента, Где Макс срывается - все напоминает мне моего Макса.
*цензура* 2 заявка - Сильно. Ролевая Гексли таки сделала свое "грязное" дело Х) Грубые фразы коробят, но... может от них таки и создается такое сильное впечатление.
Он ведь вернется. Вот даже не знаешь, что лучше для Макса. Чтобы Гексли вернулся или нет.
- Таким… ты нравишься мне больше, - Гексли прищурил правый, нормальный глаз человеческого голубого цвета. Левый, ярко красный изучающе смотрел на стоящего перед ним на коленях Горького. Серые, с очень светлым зрачком, глаза Максима были завязаны черной лентой. Шею Ревизора стягивал ошейник, стальная цепь от которого была в руках у альбиноса. – Такой…. Послушный….
Горький тяжело дышал. Да, конечно же, все бы очень удивились, если бы увидели его в таком виде… Если бы увидели, что ему НРАВИТСЯ подчиняться этому разноглазому мальчишке. Хоть на людях он и говорит о Гексли исключительно с презрительным тоном, сейчас он счастлив быть с ним. Но никому не скажет. Пусть это будет его маленькой тайной.
Страсть к подчинению Максим осознал довольно давно, но долгое время держал её в себе, не смея сказать даже Гамлету, который был бы рад поиграть с ним. Нет, Гамлета он любит, а Гексли ему никто, у него своя любовь. Они ничего друг другу не должны.
- Вот бы ты всегда таким был… - Гек ногой приподнял подбородок конфликтера, коснулся пальцами его щеки. Горький чуть повернул голову и провел языком по пятке мальчишки, покрывая поцелуями каждый сантиметр его ступни.
- Хороший пес… - Гексли резко дёрнул его на себя, притянул за ошейник и запечатал рот жадным, жестким поцелуем, кусая и заставляя задыхаться от нехватки воздуха. По подбородку Макса потекла горячая кровь. Беловолосый с большим удовольствием размазал её по лицу мужчины. Несколько капель попало на белоснежный воротник рубашки. Ревизор потом долго будет воевать с пятнами, зная его чистоплюйство…
Еще один рывок цепи и Горький свалился на пол.
- К ноге, милый, - Гексли ухмыльнулся, видя, как Максим нащупывает кресло. Что ж, завязанные глаза – это уже его просьба, сам напросился. – Сидеть.
Ревизор положил голову на колени Советчика, позволяя перебирать свои вьющиеся волосы цвета смолы. Рот заполнялся кровью, и её приходилось сглатывать.
Гексли довольно посмотрел на своего давнего врага, сейчас доверчиво к нему прижимающегося.
Таким он нравился ему больше.
эммм?? насколько я могу знать анатомию, зрачки всегда черные, ибо это дырка...
вцелом. Гексли точно свихнувшийся ^_^ мы такие жестокие довольно редко
я так вообще только мысленно, но мысли переданы довольно правдиво))да, мне нравится чувство собственного превосходства МУХАХА xDDавтор - Гек?)
Максика хочется взять и успокоить...
Простите, сугубо мое мнение.
Мимокрокодил...
Автор
автор
Хотя пара блошек действительно есть:
как уже заметили выше, зрачек в любом случае будет черным просто по самому факту. (а радужка глаза - да, она может быть очень и очень светлой)
И еще царапнул момент: "По подбородку Макса потекла горячая кровь." - это же как надо вгрызаться для таких последствий?)) Он его не кусает, а практически ест уже))
Может быть, упоминание просто капелек крови было бы лучше?..
В целом - повторюсь - понравилось =)
Насилия, кстати, не увидела, тк момент добровольности подчеркивался несколько раз. Напротив, углядела "свою", специфическую нежность в паре.
Автор, это очень круто
Само его отношен к этому, мысли. Хоть какую-то гамму эмоций увидеть... в такой то ситуации, когда это удовольствие, но не совсем достойным для него образом.
Заказчик.
просто в фике - ниразу не гексли, а кто-то ну совсем левый.
и как-то...эмоций не хватило, накала. а жаль, такая заявка классная... ((
И даже что-то еще хотелось бы почитать в таком ключе.
Ему сорок. У него среднестатистическая жизнь в среднестатистической квартире со среднестатистическими женой и двумя детьми. Пару раз он выпорол сына за дело, однажды дал пощечину жене и запретил дочери прокалывать уши до совершеннолетия. Но в целом он хороший семьянин. Из тех, что исправно пополняют семейный бюджет солидной заплатой, помнят про дату свадьбы, хотя и не видят в ней смысла, и раз в полгода проверяют детские дневники. Очень среднестатистический.
Его жизнь подчинена системе, которую он выстраивал долго и кропотливо. Она безупречна и полностью удовлетворяет его – до тех пор, пока не рушится одномоментно, полностью, как карточный домик под насмешливым взглядом шестнадцатилетнего мальчишки, ровесника его сына.
-И… чем ты увлекаешься в свободное время? – Макс пытается казаться интересным собеседником, и с трудом выдавливает из себя вопросы – черт возьми, да почему он вообще изображает из себя невесть что перед этим Гексли?
- Доминированием, - Гексли ухмыляется. – Ну, знаете, бдсм. Плетки, хлысты, связывание, ошейники, хозяин и раб, боль, граничащая с удовольствием и все в этом духе. Никогда не пробовали?
- Я придерживаюсь традиционных взглядов на интимные отношение, - сухо отвечаем Максим, нервно протирая очки. Где, черт возьми, его сын? Он сказал, что отойдет на пару минут, попросил посидеть с зашедшим в гости другом…– И не думаю, что это подходящая темя для обсуждения.
- Ну почему же? – Гексли, нахальная малолетка, смотрит на него в упор. – Всегда ведь интересно узнать что-то новое. Глупо умереть, так и не попробовав почти ничего из стоящих вещей. Вы знаете, секс – превосходный антидепрессант. Особенно если это насыщенный, долгий, хорошо прочувствованный эмоционально-физический контакт, а не просто серое и унылое исполнение супружеского долга…
- Хватит! – резко обрывает Макс. Да он же издевается над ним! Надо поставить его на место.
- Ну что вы так нервничаете, - Гексли улыбается еще шире и, соскользнув с дивана, подходит ближе, присаживается на подлокотник кресла – черт возьми, как в дешевой мелодраме! – наклоняется ближе и шепчет почти интимно:
- Вот видите, налицо стресс, переутомление на работе, расшатанная нервная система… Вам срочно необходимо лечение! Хорошая порка качественный секс быстро поставят вас на ноги. Возьмите мою визитку, - еще ближе нависает над ним, щекоча щеку мягкими, неровными прядями. – Позвните, когда решитесь.
- Вряд ли это случится в ближайшее время, - нереальным усилием воли Макс берет себя в руки, и, больше не задумываясь, брезгливо отшвыривает от себя Гексли. – Мой сын все никак не вернется… Не пора ли вам домой?
- Еще как пора! – Гексли легко поднимается с пола, а глаза блестят весельем. – Но знаете, у меня такое чувство, что мы с вами скоро встретимся.
Они действительно встречаются. Через неделю, когда Гексли приходит в обеденный перерыв в его среднестатистический офис, нарушая своим появлением всю идеально отлаженную системы рабочей рутины.
Макс смотрит на него, стоя на пороге своего кабинета, шокировано глядя на кожаные штаны, тяжелые стилы и откровенную майку.
- Я знал, что вы здесь, - Гексли улыбается и спокойно, слегка рисуясь, идет прямо к нему. Метры исчезают мучительно быстро.
- Покиньте помещение. Немедленно, - тихо и холодно говорит Макс. Тон, отработанный годами, Гексли пропускает мимо ушей. Входит спокойно в его кабинет, закрывает за собой дверь и ставит на стол тяжелую даже на вид кожаную сумку.
- Вон, - все так же тихо говорит Макс. Это подействует, это всегда действует – но на Гексли. Он подходит вплотную и берет Макса за галстук, затягивая петлей на шее.
- Заткнись и сядь, - голос Гексли неуловимо меняется, теперь он тихий, низкий, даже слегка хрипловатый. От этого голоса в голове Макса все плывет, нейроны, передвигавшиеся строевым шагом, теперь мечутся в хаосе, и его словно окутывает душный, тяжелый туман, а все тело слабеет, теряя железную выправку. Куда делась веселость и подростковое нахальство? Где шестнадцатилетний подросток? Гексли смотрит на него, прищурившись, лишь слегка ослабив давящий на горло галстук, а потом медленно, как в замедленно съемке, отводит руку и сжимает волосы на затылке, оттягивая голову назад. Смотрит, не отрываясь, словно просчитывая что-то про себя, а потом наклоняется и целует.
Медленно. Жестко. Болезненно.
Кусает, оттягивая, нижнюю губу, пробирается горячим языком внутрь, облизывает, оттягивает голову еще ниже, заставляя выгибаться и задыхаться до пелены перед глазами.
Гексли отрывается и облизывается, а потом, резко, не дав отдышаться, снова хватает за галстук, и шепчет, приблизившись в плотную:
- А сейчас я тебя трахну. Ты ведь ждал меня всю неделю, да? Ждал, как я приду, поставлю тебя на колени и заставлю отсосать мне, и ты будешь ловить кайф от того, что мой толстый член вбивается тебе в глотку, и тебя вот-вот вырвет, но ты все равно сосешь, потому что я заставил тебя это сделать, и глотаешь все, не поморщившись, а потом ждешь, стоя на коленях, следующего приказа?
Макса уносит от этого голоса, он проносится по телу электрическим током и мозги кипят и свариваются, как на электрическом стуле. Изощренная пытка только для него. Долбанный личный фетиш.
Максим не понимает, как такое вообще возможно, что происходит, и какого черта его тело больше не подчиняется ему?
Он двигается, словно в тумане, слепо подчиняясь ведущему его голосу, и встряхивается только, очнувшись стоящим на коленях, с руками, связанными за спиной его собственным галстуокм.
- Мне надоели эти игры, - резко бросает он, и поднимается, отчаянно пытаясь избавиться от пут. – иди лучше сделай домашнее задание, и не пытайся делать то, что у тебя не выходит. Ты еще не дорос.
Макс говорит едко, зло, отрывисто, он хочет унизить и добить, заставить съежиться, поставить на колени и пнуть, как бродячего пса, отшвыривая на его место.
Но голос, этот завораживающий, властный, тихий голос заставляет замолчать.
Гексли, не торопясь, расстегивает сумку, и достает, не глядя, плетку. Видно, что не ту, ванильную, латексную, из секс-шопа, для парочек, которые хотят поиграться. Эта – с деревянной ручкой и тяжелыми широкими полосами толстой кожи.
И еще что-то.
Кляп.
- Сейчас ты наденешь его. Ты ведь не хочешь, чтоб твои сотрудники знали о том, чем ты здесь занимаешься? – слегка насмешливо спрашивает Гексли.
Макса прошибает холодный пот – а если они уже вернулись с рабочего перерыва? Если кто-то из них сейчас откроет дверь и…
Страх быть увиденным забивает собой все остальное.
- Успокойся, я закрыл дверь, - все так же насмешлив говорит Гексли, и заставляет его принять позу – уродливую, оскорбительную, рабскую! Он могу трахать в такой позе жену, но стоять самому прогнувшись в пояснице?
Но резкий, хлесткий удар отзывается вспышкой боли в мозгу, заставляя забыть обо всем, сконцентрировавшись только на предчувствии удара.
Но Гексли бьет не так, как бил бы он – никакой размеренности, нереально предугадать, куда упадет плетка в следующий раз – спина, бедра, ягодицы. И каким будет удар – легким, поверхностным, почти нежным, или жестоким, сдирающим кожу, распарывающим ее, от которого по всему телу проносится вспышка невыносимой боли.
Внезапно все прекращается. Резко, как и началось.
- Можешь встать, - этот голос завораживает, ему хочется подчиняться.
- Ты сильный. Мне нравится ломать таких, - говорит Гексли, с интересом наблюдая за ним. – А теперь отсоси мне.
Макса ноют колени и такое чувство, что спина превратилось в кровавое месиво.
Гексли словно читает его мысли:
- Успокойся, ничего страшного. Помажешь чем-то и через пару дней придет. А как жене объяснишь – придумай сам. Скажешь, что тебя тошнит от ее жирной вечной ноющей рожи и ты можешь думать только о моем члене. А теперь – приступай.
Член, не слишком длинный, но толстый, гладкий, бархатистый, перевитый венками, он покачивается прямо перед его губами, и Макс ощущает потребность почувствовать его в себе – здесь, сейчас, немедленно!
- Давай же, - низко говорит Гексли, и от его голоса мурашки по коже, и все внутри скручивается в тугой узел от предвкушения.
Макс пробует на вкус – тяжелый, горячий, соленый. Проводит языком по всей длине, посасывает головку, сдвигает осторожно кожицу… А потом Гексли, не дав распробовать, снова вцепляется в его волосы, оттягивая голову назад, и начинаться трахать в горло – так, как и предупреждал. Больно, неприятно, и как-то дико – ощущать себя настолько снизу. Подавленным, морально и физически, сломанным, раздавленным, униженным, покорным, и – что самое страшное – ловить извращенный кайф от происходящего, от толстого члена глубоко в глотке, от жестких пальцев на шее, и не менее жестких – в волосах, и главное – от этого голоса, приказывающего подчиняться.
Макс чувствует, как его член встает от этой пытки, как хочется еще больше, еще сильнее. Упасть на самое дно – и кончить только от этого.
Дыхание Гексли слегка сбивается, Макс слышит, что он дышит чаще, и двигается равно, неровно, резко. Макс сжимает губы сильнее – и чувствует, как ему в небо бьет горячая струя спермы. Он глотает все, поперхнувшись, и его не тянет блевать прямо здесь, на офисный ковер.
Напротив.
Ему хорошо.
Так хорошо, как не бывало, наверное, почти никогда. Словно все правильно, все идеально, все так, как должно быть.
И сложно придумать что-то страшнее этого дикого ощущения идеальности происходящего.
Гексли вздергивает его наверх, целует, слизывая оставшуюся во рту сперму, и отходит.
Усмехается, сбрасывает маску – снова шестнадцатилетний беспечный подросток – и говорит своим обычным голосом:
- Поправь стулья, их беспорядок нарушает систему.
- Ты тоже нарушаешь ее, - глухо и отчаянно говорит Макс – больше себе, чем ему.
- Я знаю, - снова ухмыляется Гексли. – Но не обольщайся – это пока только первая трещинка. Я приду снова, чтоб разрушить ее, снести, и потоптаться на обломках. Я обязательно вернусь.
Он подходит, и, притянув к себе, целует уверенно и глубоко. И исчезает до того, как Макс успевает прийти в себя.
Исчезает, оставив после себя бардак, валяющуюся на полу плетку, отчаянно болящую спину и смутное осознание того, что его жизнь уже нельзя назвать среднестатистической.
Он ведь вернется.
не з.
не макс и не заказчик.
Гость, )) спасибо, ну, если получится) тут еще много других вкусных заявок
Гость, о, вот все эти дурацкие стереотипы... люди и не предполагают, КАКИМИ иногда могут быть Гексли! ))
А рассказ неплохой. Очень атмосферный, мне понравилось) До того момента, Где Макс срывается - все напоминает мне моего Макса.
Ролевая Гексли таки сделала свое "грязное" дело Х)Грубые фразы коробят, но... может от них таки и создается такое сильное впечатление.
Он ведь вернется.
Вот даже не знаешь, что лучше для Макса. Чтобы Гексли вернулся или нет.
не з.
Обоим авторам большое спасибо.
Заказчик.
Написано хорошо, но Максим совершенно сам на себя не похож
Написано хорошо, но Максим совершенно сам на себя не похож
плюс много.
Хочу такого