- Идите, сумасшедшие, из России, Польши. Сегодня я - Наполеон! Молодой юноша, чей аккуратный носик от природы был вздёрнут кверху, громогласно вещал с небольшой трибуны, опершись обеими руками на деревянную столешницу. Заметная нервозность немного сковывала его движения, но голос будто бы назло звучал ещё сильней. Тряхнув ярко-рыжей шевелюрой, студент продолжал: - Я полководец и больше. Сравните: я и - он! - Ты с подмосток слезь, тогда и сравним, - из-за увесистой книженции "Литература XX века" послышался невозмутимый едкий комментарий, следом высунулось слегка вытянутое лицо профессора, которого любила вся кафедра, а ненавидел один Наполеон. Рыжий взвинчено стукнул ладонью по трибуне и мигом вперил горящие откровенной злобой зелёные глазища в обидчика, пока по аудитории прокатывались очередные волны смеха. И правда, до этого ему пришлось взбираться на несколько собственных книг, чтобы более-менее нормально выглядывать из-за собственной сцены. Конструкция оказалась критически неустойчивой, ввиду чего царское тело в следующую секунду вылетело на пол, заставив стёкла в помещении подрагивать в течение минуты, пока Наполеон вскакивал на ноги и думал, на кого кидаться в первую очередь. Бальзак одарил его ядовитым прищуром, захлопнув книгу. Постепенно в аудитории заново воцарилась тишина. - Владимир Маяковский стихи свои писал для трибун, - неторопливо начал профессор и аккуратно сложил ладони на груди. - Мог ли он думать о столь бездарных наследниках своего ремесла? Каким-то чудом несчастный студент заставил себя не озвучить мысль о преподавателе как о ровеснике Маяковского в весьма нелитературных оборотах. Всё же ему давно намекнули, что, не приведи Господь, ещё одна жалоба - и отчисление. "А этот хмырь может, чтоб его.." - Всё, господа студенты, здесь больше не на что смотреть. Картиной позора завершилась сегодняшняя пара по литературе, все могут быть свободны. Уставшие и голодные студенты, до сих пор хихикая, поспешно скинули тетради в сумки, образовав у дверей пробку. Бальзак медленно и вольготно перекладывал свои беспощадно исчерканные записи с одного угла стола на другой. Его сегодняшняя жертва до сих пор не сдвинулась с места. Казалось, Наполеон собирается с мыслями. - Профессор, можно вопрос? - наконец студент приблизился к преподавательскому столу, испепеляя ненавистным взглядом бледного темноволосого мужчину. - Чего тебе надобно, личинка социума с претензией на творческий талант? Бальзак вздрогнул, когда уже его стол громыхнул и слегка подпрыгнул под резким ударом наполеоновского кулака. Мгновением раньше дверь захлопнулась за последним учащимся, оставив пору наедине. Подняв голову, профессор наткнулся на широченную улыбку рыжего и блестящие глаза-щёлочки. - Как на счёт вечерних дополнительных занятий со мной? Персонально.. - тон Наполеона явно предвещал беду, когда становился настолько ласковым и вкрадчивым. - Солнце русской поэзии Александр Сергеевич, что я слышу? Неужели это безмозглое недоразумение может изъявлять желание учиться? - не растерявшись, Бальзак наигранно всплеснул руками и схватился за голову, изобразив на лице священное неверие. Его подтащили вперёд за воротник цепкие пальцы, рискуя задушить, а оппонент улыбался уже совсем близко, добавив низким полушёпотом: - Желание? Ну конечно же есть.. Такому желанию не смеет воспротивиться любой преподаватель. Ощутимым толчком мужчина снова вжался в спинку стула, и в следующий миг рыжая зараза без зазрения какой бы то ни было совести успела взобраться прямиком на стол и расселась на бумагах, свесив ноги по бокам от недовольно хмурящегося Бальзака. С его плотно сжатых уст уже вот-вот должна была слететь какая-то очередная колкость, однако Наполеон оказался быстрей: он абсолютно неожиданно сгреб обидчика в охапку и дерзко поцеловал, получив, впрочем, на удивление положительную оценку со стороны Бальзака, который дёрнулся навстречу и уже сцепил пальцы на коленях дуала. Последний же, не ограничивая себя, таскал мужчину за волосы и самозабвенно кусал губы и язык, что смели унижать его на глазах у публики. Раздался стук в дверь и скрип поворачиваемой ручки. В следующий миг Наполеон прямо из рук куда-то провалился, а в поле зрения Бальзака возникла женщина в строгом костюме. - Вас просят подойти в деканат. - Меня? - он спросил на всякий случай, дабы увериться в том, что их не успели заметить. - Да-да, Вас. По поводу студента, которым Вы недовольны. Состроив кислую мину, Бальзак махнул рукой, призывая женщину уйти поскорей. Та пожала плечами, вышла. Преподаватель глубоко вздохнул и заглянул под стол. Оттуда на него воззрился ошалелым взглядом растрёпанный юноша. - Придётся Вам, дорогуша, с дополнительными подождать до вечера. Пойду расскажу деканату о Вашем столь диком рвении к учёбе, - помахав ручкой, мужчина поднялся на ноги и направился прочь. Горе-студент продолжал вполголоса крыть весь учительский состав университета, выбираясь из-под стола, о край которого успел неслабо приложиться копчиком. "Не в первый раз же, а ему всё не надоест меня выводить". Хотя, Наполеон и сам знал, что ему никогда не надоест ночи напролёт мстить за дневные обиды.
Он выглядит по-дурацки. Все это знают, и он знает, что все знают. Но ему совершенно на это наплевать. Можно было бы еще закрыть глаза на вылинявший пиджак с вытертыми локтями - некогда, возможно, черный, теперь невнятного серого цвета. Мне закрадывалась крамольная мысль, что ткань когда-то была бархатная - у меня как-то был бархатный костюм, и после пары лет он местами протерся на швах. Так вот, эти потертости были похожи на его пиджак в целом. Но это дико даже для него - заставить целый пиджак облысеть!.. Брюки его снизу представляют из себя просто рвань, это его тоже не заботит. Ботинки он вообще будто умудряется каждый день купать в чане с пылью. Иначе их убогое состояние объяснить невозможно. Ну ладно, черная водолазка без нареканий. Часы обычные, ремешок протерт только. Что делает весь его образ нелепым - так это его волосы. Я, честно признаюсь, когда их увидел в первый раз, пришел в некоторый ступор. Может быть, все дело в контрасте с лицом, не знаю. Ему больше тридцати - а то и все сорок. Он тощий, как щепка, ссохшийся, сутулый. И лицо изможденное, словно он питается через день, не чаще. Нос - слишком длинный и тонкий, словно просевший с краев. Под глазами залегают тени, да и сами глаза слишком темные и глубокие. И над всем этим царят они - выбеленные пряди до плеч. Абсурд. А ведь это престижный колледж (в составе всемирно-известного университета) с суровыми правилами. Даже к моей шевелюре придрались, когда я поступал, и серьги пришлось вынуть из ушей и брови. Я свою прическу отвоевал, не привыкать, но он ведь профессор, черт возьми! Он должен подавать пример, в конце-то концов. То ли он на особом счету, то ли с ним просто никто не хочет связываться. Это даже скорее. Он, несомненно, гений в своей области, но коллеги его избегают. Он как камень, который все обтекает. Его не видно. Если бы не волосы, он просто растворился бы в окружающей действительности. Но они сыграли с ним злую шутку: представляю, как он явился в таком виде на кафедру однажды. Дверь стукает за его спиной, он чуть взмахивает руками, словно рекомендуясь, и взоры прилипают к нему на секунду, но потом все вновь отворачиваются, газеты поднимаются, неловкий момент заминается новыми разговорами. Невидимка в парике.
Он сверлит меня глазами. Я улыбаюсь ему сердечно и открыто. Ну давай, нарвись, отчитай меня, мне же до лампочки все твои формулы. Он подходит вплотную к моей парте - это несложно, я ведь всегда сижу напротив его стола, - и опускает на нее кончик деревянной указки. - Я так понимаю, что так и не смог заинтересовать вас корпускулярно-волновым дуализмом, мистер Леонгард? - по единственной вертикальной морщине между бровями я понимаю, как он сердит. - Боюсь, что нет, вам не удалось, - нагло заявляю я, расплываясь по столешнице в провокационной позе, и добавляю ехидно: - мейстер Бенджаминз. Он странный - никто больше не называет студентов по именам, но ему, похоже, так удобнее. Сам он тоже в начале курса предложил обращаться к нему без церемоний, по имени. Но кто мог запросто обратиться к нему "Ноах", без всяких мистеров и сэров? Кто бы в этой привилегированной среде стал лишний раз озвучивать то, что негласно умалчивалось? Ассимилировавшийся еврей, сменивший фамилию, но упорно не расстающийся с именем. - Я очень рад, что вы устойчивы к воздействию на вас знаний, - он поднял брови, - боюсь только, что ваш батюшка не разделит мою радость, когда увидит ваш удручающий табель. Вот это он неприятно сказал. Меня аж передернуло всего. - Через щель не только электрон может пролететь... - раздраженно пробубнил я себе под нос. Он с деланным интересом склонился ближе. Схватить бы его за патлы, да приложить как следует о стол! - Что-что? Погромче, пожалуйста, не все засвидетельствовали ваш искрометный сарказм! Я уставился на него угрожающе. Он, похоже, наконец разглядел в моих глазах тяжеловесный посыл и молча отошел, переведя тему и продолжая лекцию. Говнюг! Считает, что если шатается тут перед аудиторией, может безнаказанно меня опускать. И это уже вошло в традицию. Миленькая такая традиция.
В первый раз это случилось в первом триместре. Я шел за ним по коридору, его шаги нервно колотились по стенам, пока спасительный кабинет его не поглотил. Но мне-то что до этого? Я чуть не высадил дверь. Он аж дернулся, вжался боком в старинный письменный стол. Волосы были растрепаны, кое-как распиханы за уши, ломано торчали из воротника. - В чем дело? - он вернул своему лицу хладнокровное выражение, но я видел плескавшийся где-то в глубине зрачков испуг. Я крепкий высокий парень, я могу сломать его, как щепку. - Ни в чем, профессор, - я подошел ближе, наслаждаясь его реакцией, - Кроме того, что я не доволен своими оценками по вашему предмету. Он повернулся ко мне, сложил руки на груди. Его взгляд стал жестким. - В этом вы можете винить только себя самого, Леонгард. Волна ярости, несущая меня, словно разбилась о мыс неожиданно мягкой интонации. В том, как он произнес мое имя, было что-то... нервирующее. Как его глубокие глаза, которые скрывали все древо познания. Как его волосы. Бледно-желтоватый, топленно-молочный оттенок плавно серел на концах в какое-то выцветшее ничто, в то время как корни были светло-русыми. Светло-русые? У еврея?.. Я шагнул ближе, он впился в столешницу так, что пальцы побелели. - Исправляй. Он высокомерно отвернулся. И тут мне снесло крышу окончательно. Какими-то рваными движениями - плохо помню, обрывками, - я заломил ему руки и обрушил его на стол под протестующие вскрики и хруст суставов. Белобрысые волосы упали вперед, оголив трапецию нежной кожи на шее. Не знаю, что на меня тогда нашло - но я просто впился в этот клок плоти, как зверь. Его кожа была сухая, но очень тонкая. Он всхлипнул и дернулся от меня, но я запоем целовал впадину под его черепом. Потом произошло что-то совсем нелепое и не поддающееся описанию, в результате чего я выяснил три вещи. Во-первых, под водолазкой он носил на шнурке какую-то вывернутую гексаграмму. Во-вторых, он был не просто евреем. Он был евреем-гомосексуалистом. Ну а в-третьих, я сам оказался гомосексуалистом... но об этом я хотя бы подозревал. Кстати, оценки он согласился исправить только после того, как я под его руководством сдал необходимые тесты.
Поддерживая традицию, я стал являться ему в конце учебных курсов, как навязчивый призрак Рождества. Он всегда упрямился до конца, и мне приходилось волей-неволей буквально выбивать из него признание моих способностей. В конце концов, высоко оценивать можно не сами познания предмета, а их преподношение. А я преподносил так, что ему и не снилось. Один раз, предвидя мою исправительную терапию, он повел меня к себе в квартиру. Там он предложил мне полюбоваться его коллекцией камней, доверительно рассказал о том, что периодически медитирует, а после даже продемонстрировал мне одну из своих асан. Я взял его с нежностью в тот раз, входя в него так, словно снимая пленку с горячего молока, и он прижимал меня к себе длинными прохладными пальцами. Тогда я и увидел на комоде черно-белый фотопортрет в простой деревянной рамке. На нем был изображен внушительный мужчина с глазами, словно угли. Его волосы были белы, как снег. Бровей и ресниц было практически не разобрать. Альбинос. Я не стал спрашивать у Ноаха, что это за мужчина, но совершенно очевидно, что случайно эта фотография не могла оказаться на таком почетном месте.
На лекциях мы были другими, людьми, чья память избирательна. Но каждый раз, когда он поднимает голос в лектории, я чувствую жар, рвущийся вверх по позвоночнику, и вижу, как его взгляд непроизвольно мутнеет. Кто знает, быть может, когда-нибудь он перекрасит свои волосы в бронзово-рыжий, как у меня.
А вот мне первый большое полюбился. Я вообще не йойщег, к счастью или к сожалению, так что все после "залез на стол" читал через силу. Но все выше - о да, живенько и жизненно) Спасибо. У второго сравнения меня удивили. Я, все-таки, предпочитаю более... реальную прозу) Реалист я, без романтики. Грамотно, но не для меня, пардон)
автор 1 и 2 я вас люблю *_* хотел эту заявку больше всего и сразу написали Х)))) На мой вкус в обоих рассказах хорошо раскрыты характеры. огромное спасибо!Х))
Автор №1 - вы ня Автор "2 - вы описали двух социопатов каких-то. И какого хрена Нап в 9/10 агрессивен и туп, а Баль как только что из помойного ведра вылез? Пейринг "пахан/петух", брррр.
автор 2,мы не особо сильно заботимся о внешнем виде,конечно,но не настолько же.Однако стиль Ваш понравился.) автор 1,ощущение обрывочности,а ведь всё так неплохо начиналось.
Первый автор, сегодня пою Вам серенаду. Тема НапоБалей не всегда меня, Еся, привлекает, но... это столкновение напора и язвительности, оно было просто замечательно. Законченное произведение.
mirror mirror on the wall, show me where the bombs will fall.
Понравились оба исполнения, по-своему разнообразные, спасибо авторам. К слову: рыжие бальзаки существуют. Иногда даже бронзово-рыжие, это я как рыжая Бальзачка говорю).
первый - очень живо, просто прекрасно. напряжение сцены передано великолепно, очень динамично и - ах, какой Нап. если во всех прочих бальнапов, на мой взгляд, не были раскрыты все карты, то сейчас при прочтении я обрела целых два туза - а ваш, уважаемый первый автор - бубновый.
второй - ну, для меня этот текст как великолепный торт. суфле. шоколад сверху. даже торт-мороженое. *расчувствовался* тут столько вкусных слов! предложений! построений! такая ситуация. такой Бальзак, ну просто ах. где-то на фразе "будто пленку с горячего молока" меня унесло. **
-
-
07.05.2011 в 03:59- Идите, сумасшедшие, из России, Польши. Сегодня я - Наполеон!
Молодой юноша, чей аккуратный носик от природы был вздёрнут кверху, громогласно вещал с небольшой трибуны, опершись обеими руками на деревянную столешницу. Заметная нервозность немного сковывала его движения, но голос будто бы назло звучал ещё сильней. Тряхнув ярко-рыжей шевелюрой, студент продолжал:
- Я полководец и больше. Сравните: я и - он!
- Ты с подмосток слезь, тогда и сравним, - из-за увесистой книженции "Литература XX века" послышался невозмутимый едкий комментарий, следом высунулось слегка вытянутое лицо профессора, которого любила вся кафедра, а ненавидел один Наполеон.
Рыжий взвинчено стукнул ладонью по трибуне и мигом вперил горящие откровенной злобой зелёные глазища в обидчика, пока по аудитории прокатывались очередные волны смеха.
И правда, до этого ему пришлось взбираться на несколько собственных книг, чтобы более-менее нормально выглядывать из-за собственной сцены. Конструкция оказалась критически неустойчивой, ввиду чего царское тело в следующую секунду вылетело на пол, заставив стёкла в помещении подрагивать в течение минуты, пока Наполеон вскакивал на ноги и думал, на кого кидаться в первую очередь.
Бальзак одарил его ядовитым прищуром, захлопнув книгу. Постепенно в аудитории заново воцарилась тишина.
- Владимир Маяковский стихи свои писал для трибун, - неторопливо начал профессор и аккуратно сложил ладони на груди. - Мог ли он думать о столь бездарных наследниках своего ремесла?
Каким-то чудом несчастный студент заставил себя не озвучить мысль о преподавателе как о ровеснике Маяковского в весьма нелитературных оборотах. Всё же ему давно намекнули, что, не приведи Господь, ещё одна жалоба - и отчисление.
"А этот хмырь может, чтоб его.."
- Всё, господа студенты, здесь больше не на что смотреть. Картиной позора завершилась сегодняшняя пара по литературе, все могут быть свободны.
Уставшие и голодные студенты, до сих пор хихикая, поспешно скинули тетради в сумки, образовав у дверей пробку. Бальзак медленно и вольготно перекладывал свои беспощадно исчерканные записи с одного угла стола на другой. Его сегодняшняя жертва до сих пор не сдвинулась с места. Казалось, Наполеон собирается с мыслями.
- Профессор, можно вопрос? - наконец студент приблизился к преподавательскому столу, испепеляя ненавистным взглядом бледного темноволосого мужчину.
- Чего тебе надобно, личинка социума с претензией на творческий талант?
Бальзак вздрогнул, когда уже его стол громыхнул и слегка подпрыгнул под резким ударом наполеоновского кулака. Мгновением раньше дверь захлопнулась за последним учащимся, оставив пору наедине. Подняв голову, профессор наткнулся на широченную улыбку рыжего и блестящие глаза-щёлочки.
- Как на счёт вечерних дополнительных занятий со мной? Персонально.. - тон Наполеона явно предвещал беду, когда становился настолько ласковым и вкрадчивым.
- Солнце русской поэзии Александр Сергеевич, что я слышу? Неужели это безмозглое недоразумение может изъявлять желание учиться? - не растерявшись, Бальзак наигранно всплеснул руками и схватился за голову, изобразив на лице священное неверие.
Его подтащили вперёд за воротник цепкие пальцы, рискуя задушить, а оппонент улыбался уже совсем близко, добавив низким полушёпотом:
- Желание? Ну конечно же есть.. Такому желанию не смеет воспротивиться любой преподаватель.
Ощутимым толчком мужчина снова вжался в спинку стула, и в следующий миг рыжая зараза без зазрения какой бы то ни было совести успела взобраться прямиком на стол и расселась на бумагах, свесив ноги по бокам от недовольно хмурящегося Бальзака. С его плотно сжатых уст уже вот-вот должна была слететь какая-то очередная колкость, однако Наполеон оказался быстрей: он абсолютно неожиданно сгреб обидчика в охапку и дерзко поцеловал, получив, впрочем, на удивление положительную оценку со стороны Бальзака, который дёрнулся навстречу и уже сцепил пальцы на коленях дуала. Последний же, не ограничивая себя, таскал мужчину за волосы и самозабвенно кусал губы и язык, что смели унижать его на глазах у публики.
Раздался стук в дверь и скрип поворачиваемой ручки. В следующий миг Наполеон прямо из рук куда-то провалился, а в поле зрения Бальзака возникла женщина в строгом костюме.
- Вас просят подойти в деканат.
- Меня? - он спросил на всякий случай, дабы увериться в том, что их не успели заметить.
- Да-да, Вас. По поводу студента, которым Вы недовольны.
Состроив кислую мину, Бальзак махнул рукой, призывая женщину уйти поскорей. Та пожала плечами, вышла.
Преподаватель глубоко вздохнул и заглянул под стол. Оттуда на него воззрился ошалелым взглядом растрёпанный юноша.
- Придётся Вам, дорогуша, с дополнительными подождать до вечера. Пойду расскажу деканату о Вашем столь диком рвении к учёбе, - помахав ручкой, мужчина поднялся на ноги и направился прочь.
Горе-студент продолжал вполголоса крыть весь учительский состав университета, выбираясь из-под стола, о край которого успел неслабо приложиться копчиком.
"Не в первый раз же, а ему всё не надоест меня выводить".
Хотя, Наполеон и сам знал, что ему никогда не надоест ночи напролёт мстить за дневные обиды.
-
-
07.05.2011 в 04:11Не заказчик.
-
-
07.05.2011 в 06:01Он выглядит по-дурацки. Все это знают, и он знает, что все знают. Но ему совершенно на это наплевать.
Можно было бы еще закрыть глаза на вылинявший пиджак с вытертыми локтями - некогда, возможно, черный, теперь невнятного серого цвета. Мне закрадывалась крамольная мысль, что ткань когда-то была бархатная - у меня как-то был бархатный костюм, и после пары лет он местами протерся на швах. Так вот, эти потертости были похожи на его пиджак в целом. Но это дико даже для него - заставить целый пиджак облысеть!..
Брюки его снизу представляют из себя просто рвань, это его тоже не заботит. Ботинки он вообще будто умудряется каждый день купать в чане с пылью. Иначе их убогое состояние объяснить невозможно.
Ну ладно, черная водолазка без нареканий. Часы обычные, ремешок протерт только.
Что делает весь его образ нелепым - так это его волосы. Я, честно признаюсь, когда их увидел в первый раз, пришел в некоторый ступор. Может быть, все дело в контрасте с лицом, не знаю. Ему больше тридцати - а то и все сорок. Он тощий, как щепка, ссохшийся, сутулый. И лицо изможденное, словно он питается через день, не чаще. Нос - слишком длинный и тонкий, словно просевший с краев. Под глазами залегают тени, да и сами глаза слишком темные и глубокие. И над всем этим царят они - выбеленные пряди до плеч.
Абсурд.
А ведь это престижный колледж (в составе всемирно-известного университета) с суровыми правилами. Даже к моей шевелюре придрались, когда я поступал, и серьги пришлось вынуть из ушей и брови. Я свою прическу отвоевал, не привыкать, но он ведь профессор, черт возьми! Он должен подавать пример, в конце-то концов. То ли он на особом счету, то ли с ним просто никто не хочет связываться. Это даже скорее. Он, несомненно, гений в своей области, но коллеги его избегают. Он как камень, который все обтекает. Его не видно. Если бы не волосы, он просто растворился бы в окружающей действительности. Но они сыграли с ним злую шутку: представляю, как он явился в таком виде на кафедру однажды. Дверь стукает за его спиной, он чуть взмахивает руками, словно рекомендуясь, и взоры прилипают к нему на секунду, но потом все вновь отворачиваются, газеты поднимаются, неловкий момент заминается новыми разговорами. Невидимка в парике.
Он сверлит меня глазами. Я улыбаюсь ему сердечно и открыто. Ну давай, нарвись, отчитай меня, мне же до лампочки все твои формулы.
Он подходит вплотную к моей парте - это несложно, я ведь всегда сижу напротив его стола, - и опускает на нее кончик деревянной указки.
- Я так понимаю, что так и не смог заинтересовать вас корпускулярно-волновым дуализмом, мистер Леонгард? - по единственной вертикальной морщине между бровями я понимаю, как он сердит.
- Боюсь, что нет, вам не удалось, - нагло заявляю я, расплываясь по столешнице в провокационной позе, и добавляю ехидно: - мейстер Бенджаминз.
Он странный - никто больше не называет студентов по именам, но ему, похоже, так удобнее. Сам он тоже в начале курса предложил обращаться к нему без церемоний, по имени. Но кто мог запросто обратиться к нему "Ноах", без всяких мистеров и сэров? Кто бы в этой привилегированной среде стал лишний раз озвучивать то, что негласно умалчивалось? Ассимилировавшийся еврей, сменивший фамилию, но упорно не расстающийся с именем.
- Я очень рад, что вы устойчивы к воздействию на вас знаний, - он поднял брови, - боюсь только, что ваш батюшка не разделит мою радость, когда увидит ваш удручающий табель.
Вот это он неприятно сказал. Меня аж передернуло всего.
- Через щель не только электрон может пролететь... - раздраженно пробубнил я себе под нос.
Он с деланным интересом склонился ближе. Схватить бы его за патлы, да приложить как следует о стол!
- Что-что? Погромче, пожалуйста, не все засвидетельствовали ваш искрометный сарказм!
Я уставился на него угрожающе. Он, похоже, наконец разглядел в моих глазах тяжеловесный посыл и молча отошел, переведя тему и продолжая лекцию.
Говнюг! Считает, что если шатается тут перед аудиторией, может безнаказанно меня опускать.
И это уже вошло в традицию. Миленькая такая традиция.
В первый раз это случилось в первом триместре. Я шел за ним по коридору, его шаги нервно колотились по стенам, пока спасительный кабинет его не поглотил. Но мне-то что до этого? Я чуть не высадил дверь. Он аж дернулся, вжался боком в старинный письменный стол. Волосы были растрепаны, кое-как распиханы за уши, ломано торчали из воротника.
- В чем дело? - он вернул своему лицу хладнокровное выражение, но я видел плескавшийся где-то в глубине зрачков испуг. Я крепкий высокий парень, я могу сломать его, как щепку.
- Ни в чем, профессор, - я подошел ближе, наслаждаясь его реакцией, - Кроме того, что я не доволен своими оценками по вашему предмету.
Он повернулся ко мне, сложил руки на груди. Его взгляд стал жестким.
- В этом вы можете винить только себя самого, Леонгард.
Волна ярости, несущая меня, словно разбилась о мыс неожиданно мягкой интонации. В том, как он произнес мое имя, было что-то... нервирующее. Как его глубокие глаза, которые скрывали все древо познания. Как его волосы. Бледно-желтоватый, топленно-молочный оттенок плавно серел на концах в какое-то выцветшее ничто, в то время как корни были светло-русыми. Светло-русые? У еврея?..
Я шагнул ближе, он впился в столешницу так, что пальцы побелели.
- Исправляй.
Он высокомерно отвернулся.
И тут мне снесло крышу окончательно. Какими-то рваными движениями - плохо помню, обрывками, - я заломил ему руки и обрушил его на стол под протестующие вскрики и хруст суставов. Белобрысые волосы упали вперед, оголив трапецию нежной кожи на шее. Не знаю, что на меня тогда нашло - но я просто впился в этот клок плоти, как зверь. Его кожа была сухая, но очень тонкая. Он всхлипнул и дернулся от меня, но я запоем целовал впадину под его черепом. Потом произошло что-то совсем нелепое и не поддающееся описанию, в результате чего я выяснил три вещи. Во-первых, под водолазкой он носил на шнурке какую-то вывернутую гексаграмму. Во-вторых, он был не просто евреем. Он был евреем-гомосексуалистом. Ну а в-третьих, я сам оказался гомосексуалистом... но об этом я хотя бы подозревал.
Кстати, оценки он согласился исправить только после того, как я под его руководством сдал необходимые тесты.
Поддерживая традицию, я стал являться ему в конце учебных курсов, как навязчивый призрак Рождества. Он всегда упрямился до конца, и мне приходилось волей-неволей буквально выбивать из него признание моих способностей. В конце концов, высоко оценивать можно не сами познания предмета, а их преподношение. А я преподносил так, что ему и не снилось. Один раз, предвидя мою исправительную терапию, он повел меня к себе в квартиру.
Там он предложил мне полюбоваться его коллекцией камней, доверительно рассказал о том, что периодически медитирует, а после даже продемонстрировал мне одну из своих асан. Я взял его с нежностью в тот раз, входя в него так, словно снимая пленку с горячего молока, и он прижимал меня к себе длинными прохладными пальцами.
Тогда я и увидел на комоде черно-белый фотопортрет в простой деревянной рамке. На нем был изображен внушительный мужчина с глазами, словно угли. Его волосы были белы, как снег. Бровей и ресниц было практически не разобрать. Альбинос. Я не стал спрашивать у Ноаха, что это за мужчина, но совершенно очевидно, что случайно эта фотография не могла оказаться на таком почетном месте.
На лекциях мы были другими, людьми, чья память избирательна. Но каждый раз, когда он поднимает голос в лектории, я чувствую жар, рвущийся вверх по позвоночнику, и вижу, как его взгляд непроизвольно мутнеет.
Кто знает, быть может, когда-нибудь он перекрасит свои волосы в бронзово-рыжий, как у меня.
-
-
07.05.2011 в 14:41такой слог красивый... и эта фишка с волосами - завораживающая идея
не заказчик
-
-
07.05.2011 в 14:42-
-
07.05.2011 в 14:52Я чуть губу не раскатал! Не хорошо так шутить! )
Исполнение понравилось. Автор 2, спасибо.
-
-
07.05.2011 в 14:58-
-
07.05.2011 в 15:06-
-
07.05.2011 в 15:12-
-
07.05.2011 в 15:14Спасибо вам, авторы
-
-
07.05.2011 в 15:28Вам спасибо!
*негодующий первый автор*
-
-
07.05.2011 в 15:40У второго сравнения меня удивили. Я, все-таки, предпочитаю более... реальную прозу) Реалист я, без романтики. Грамотно, но не для меня, пардон)
-
-
07.05.2011 в 15:46^______^ *щастье*
-
-
07.05.2011 в 15:51огромное спасибо!Х))
-
-
07.05.2011 в 16:44-
-
07.05.2011 в 17:52Автор "2 - вы описали двух социопатов каких-то. И какого хрена Нап в 9/10 агрессивен и туп, а Баль как только что из помойного ведра вылез? Пейринг "пахан/петух", брррр.
-
-
07.05.2011 в 18:04автор 1,ощущение обрывочности,а ведь всё так неплохо начиналось.
-
-
07.05.2011 в 18:17Не заказчик
-
-
07.05.2011 в 18:52спасибо за ваши отзывы)
гость 2011-05-07 в 17:52
и такое мнение имеет место быть)
Stocking спасибо) по сабжу - а много среди вас 40-летних мужиков-евреев?) я же описал только одного Баля, а не всех.
Си Тсу за прекрасного благодарен, но я практически ничего не пишу, так что поживиться у меня, увы, нечем
-
-
07.05.2011 в 18:58-
-
07.05.2011 в 19:12-
-
07.05.2011 в 20:06оба исполнения понравились *А*
-
-
07.05.2011 в 22:47-
-
07.05.2011 в 22:50-
-
07.05.2011 в 22:55Автор-1, это было хорошо, язвительно и правильно, но малоооооооо же!
Автор-2, ээээ.... бронзово-рыжий баль?
-
-
07.05.2011 в 23:06-
-
07.05.2011 в 23:10К слову: рыжие бальзаки существуют. Иногда даже бронзово-рыжие, это я как рыжая Бальзачка говорю).
-
-
07.05.2011 в 23:50beatlomanka а блондинистым не убил?))
-
-
07.05.2011 в 23:52а я сам блондинистый
-
-
08.05.2011 в 00:44второй - ну, для меня этот текст как великолепный торт. суфле. шоколад сверху. даже торт-мороженое. *расчувствовался* тут столько вкусных слов! предложений! построений! такая ситуация.
такой Бальзак, ну просто ах.
где-то на фразе "будто пленку с горячего молока" меня унесло. **